21В соответствии с новыми стандартами образования в этом году у учащихся старших классов появился предмет «Словесность», который объединяет русскую литературу и русский язык. Это нововведение, как и стоило ожидать, вызвало бурю споров, сразу нашлось множество противников реформы, в их числе и учителя. Интересно, сколько понадобится часов на освоение словесности? В данное время, согласно действующей программе, русской литературе отводится четыре часа в неделю, а русскому языку – один. В этом учебном году новую программу уже проводят как эксперимент, но в ближайшие годы планируется перевести на нее остальных. Сторонники данной реформы утверждают, что идея не является новой и уже практикуется в разных странах по всему миру. Школа до революции, мол, изучала такую дисциплину.
Противники идеи говорят о плохой успеваемости учащихся и считают, что в будущем старшеклассники не будут вообще знать таких важных предметов, как «русский язык» и «русская литература». Стоит или нет объединять эти предметы в один и какие последствия это вызовет? Выиграет ли школа как источник знаний? Многие учителя языка и литературы с большим педагогическим стажем не дают совет объединять предметы, так как это может привести к неграмотности учащихся, которые не будут понимать тонкостей произведений. При проведении соцопроса выяснилось, что 90–95% студентов проголосовали против этого нововведения, и вот какой совет они дают: «Давайте объединим рисование с физической подготовкой или физику с химией. К чему это приведет?» Действительно, русская литература и язык – сложные предметы, и необходимо много времени на изучение этих дисциплин.
Сторонниками реформы являются люди, стремящиеся к западным идеалам и равняющиеся на Запад. Но прежде всего хочется заметить, что при всем уважении к западной литературе она не была подобием того, чем являлась для общества и истинно русского человека отечественная литература. Заголовок курса предполагает преподавание литературы исключительно изучением языка литературы. «Прежде всего, – пишет кандидат филологических наук Антон Аникин в газете «Российский писатель», – это очень серьезный, исторически обусловленный перелом, если только все состоится к 2020 году: в отечественной школе циклически сменяют друг друга два приоритета – формализм и идейность. В начале XIX века господствовал уваровский классицизм, на смену которому адмирал А.С. Шишков, министр, привел славянскую идею, потом было время идейных «реалистов», почти «демократов», с 1870-х, особенно с реформой 1891 года и до Октября образование вновь стало классическим, и это было преобладание формального метода, советская школа в словесности видела именно борьбу идей, и, собственно, здесь-то возникает выделение истории литературы в отдельный учебный предмет, решающий главным образом вопросы идейного воспитания. Слияние в виде «русской словесности» носит явные черты формального подхода к литературе как к опыту поэтики».
Он дотошно изучал этот вопрос, и я с ним склонен согласиться, что изучение деепричастных оборотов Достоевского (иногда корявых) – не то же, что постижение его нравственных идеалов. Причем, заметьте, господствующие идеи были совершенно разные – славянофильство, народничество, революционное преобразование, но это были ИДЕИ с опорой на великую русскую литературу. Президент Владимир Путин этой осенью не раз возвращался к необходимости идейного единства общества, к объединяющей первооснове – культуре, по сути – к национальной идее. А что делают его идеологи и чиновники от образования: они рвут эти постулаты в клочья! Они насаждают в школе безыдейный формализм. Полтора века назад известный деятель образования П.Ф. Каптерев заметил, что тут играет роль «политика, стремление насадить и укрепить в юношестве благонадежное политическое настроение – причина издавна и до сих пор решающая у нас педагогические вопросы». Да, время перемен сменяется периодом консерватизма, потом маятник снова качается, и это закономерно. Не надо быть тонким филологом, чтоб заметить, как сегодня меняется оценочное сопровождение таких слов, как «революция» и «консерватизм», «советское» и «антисоветское», – слова имеют политический и моральный отзвук, но неужели кто-то надеется сделать идейный прорыв на почве пустого и охранительного формализма?
Недавно в Армавирском педагогическом университете состоялись очередные Кожиновские чтения. Мы не раз возвращались и будем возвращаться к наследию великого мыслителя ХХ века, но в связи с затронутой темой я хочу коснуться выступления, а потом и статьи Сергея Небольсина «Кожинов, Арбат и Россия». Он совершенно точно заметил, словно предвидя такую вот «российскую словесность», как предмет и общую культурную политику: «Кожинов одним из первых в наши годы (а может быть, первым) вспомнил и подсказал, что художественная литература – вернейший ключ к истории вообще и к истории политики. Он настойчивее других подводил нас к тому, что Пушкин не устраивал некоторые российские верхи своей государственной и общенациональной мощью. Это ведь Пушкин заявил, что вдохновенный певец выше и умнее могучих владык. Это он был величайшим русским историком, обществоведом, психологом; величайшим, в сравнении с любыми позднейшими бердяй-булгаковичами, что философом, что языковедом, что литературоведом; величайшим политологом и футурологом… Это очень важно сегодня. Не потому ли литературу так сегодня теснят и стараются сбить с пути, что только она и способна дать самое полное и самое спасительное для страны и человека? Не потому ли говорят, совершенно иезуитски и ложно, что она должна отринуть учительно-спасательные поползновения и стать «всего лишь художественной»?
Помню, как на книжной выставке в Пекине один поэт-постмодернист, теперь ставший успешным чиновником, внушал собравшимся: «Теперь в России поэт – просто поэт, а не пророк. И хорошо: пусть каждый занимается своим делом. Ведь когда-то поэзия на взлете заменяла всё». Вот-вот! «Это лишь «в те мрачные времена, когда» (и т.д. и т.п., как уверяют нас столь навязчиво), – вступают в спор с ним Кожинов и Небольсин, – общество было вынуждено отдать литературе совершенно несвойственные ей «функции»: познавать, учить, объяснять всё, оздоровлять и лечить, очищать внутренне, вести, пророчествовать. А если тоталитарное, имперское и вообще все гадкое из общества убрать, каждое подобное дело гораздо лучше сделают обособленные науки или офицерские чины; а обособившаяся литература «в своей нише» будет лишь искать новые слова и новые формы самовыражения. Нельзя и представить себе большего мрака для общества, если там «решение задач» отдано отдельным наукам, каждая из которых тоже спокойненько устраивается в подслеповатую «нишу», а формы самовыражения через искусство слова, через «поэтический язык» и т.п. ни на что иное не посягают».
Но нам этот мрак, в отличие от Кожинова, представить себе гораздо легче; его внедрение деятелями подземелья нынче уже вполне налицо. По сути, объединенный курс – еще одна из таких попыток. Телевидение и массовые СМИ отказались от поэзии: зачем – вроде бы объясняют политику журналисты и политологи, говорят о красоте мира искусствоведы, о духовном наполнении жизни – священнослужители, о воспитании – учителя ливановского разлива, ну а развлекают – многочисленные шоумены, пародисты, «кинозвезды». Поэту хватит малой ниши изящной или рыночно-похабной словесности. Ну, а как же все остальные жанры – историческая и путевая проза, очерки и памфлеты и прочее? Даже главный редактор «Культуры» Елена Ямпольская предложила создать союз, который объединит патриотические средства массовой информации: «Давайте создавать новый союз, «Союз патриотических СМИ» или «пророссийских СМИ» – мы подумаем, как это назвать, чтобы это не выглядело, с одной стороны, мракобесно и старомодно, а с другой стороны, было бы понятно, о чем идет речь. Мне кажется, что для информационной политики это было бы важно», – сказала она под впечатлением речи Путина на Валдайском форуме и призвала поддержать СМИ, в которых «есть духовная, гуманитарная составляющая». Кто ж будет поддерживать, если и госчиновники, и многие депутаты идут на антигуманные шаги, выхолащивая самое великое, человечное и патриотическое, что создала Россия, – отечественную литературу?
Александр БОБРОВ
