2Сергей Александрович Есенин!.. Как можно в нескольких словах определить суть его гениальной творческой личности? Он писал сердцем, обнаженным сердцем открытой и пронзительной русской натуры, натуры доброй, доверчивой, мятущейся. Сомневающейся и верящей в справедливость. Писал страстно, открывая свою душу настежь. Писал «хулиганя», мягко и грубовато, но всегда искренне.
В автобиографии Есенин написал так: «Родился в 1895 году, 21 сентября (по старому стилю. – Ю.С.) в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове. С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах».
Есенин почти всю жизнь «ходил в царапинах». Он имел их и от своих, и от чужих. Потому что никогда не был равнодушен. Не был равнодушен не только к женщинам (как это любят смаковать современные борзописцы). Он не был равнодушен к судьбам миллионов тружеников, к простому человеку. «…Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие раны. Богач, погляди вокруг себя. Стоны и плач заглушают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны» (выделено мною. – Ю.С.). Вот как писал в одном из писем молодой еще Есенин. Писал, будто живет с нами, в сегодняшнем тревожном, гадком и несправедливом дне. Помнить бы эти строки поэта всем – от власть предержащих и новых русских с олигархами до рядового труженика!
Поэт милостию Божьей, он был несравненным лириком. Кто не помнит бессмертные строки:
Отговорила роща золотая
Березовым веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Или вот эти, незабываемые:
Клен ты мой опавший,
Клен заледенелый,
Что стоишь нагнувшись
Под метелью белой?
Строки эти – сама музыка, музыка чарующе грустная, элегическая. Великая русская земля, мать-кормилица деревня, столь близкая сердцу поэта, простор и голубизна неба Родины, верность и измены любимых, радость и тоска – всё есть в его брызжущих талантом стихах и поэмах.
Он много любил, ревновал, сомневался, но всегда был честен:
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, –
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
Написано это за три недели до его гибели в гостинице «Англетер», в Ленинграде.
Обратимся вновь к автобиографии Есенина:. «Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности». Он много взял у других поэтов, но как русский самородок, взлелеянный рязанской землей, ее полями, лугами, лесами, обласканный ветром с глади Оки – родной сестры великой Волги, он был неповторим, самобытен, как все громадные таланты. Его голос был чист и звонок, он пленял и завораживал, как серебристый напев иволги.
И поэтому неслучайно Есенин написал о себе: «В смысле формального развития теперь меня тянет всё больше к Пу
шкину». Слова эти, сказанные в октябре 1925 года, за два месяца до его гибели, родились как выполнение завета самого Пушкина: «Издревле сладостный союз // Поэтов меж собой связует: // Они жрецы единых муз, // Единый пламень их волнует». Да иначе и быть не могло! Как и Пушкин, Есенин ищет родства со всем живым в мироздании, как и Пушкин, он остро чувствует гармонию человека и природы, миров и созвездий. Как и Пушкин, он страстно любит Родину, ее историю, любит кормилицу-землю:
Если крикнет рать святая:
Кинь ты Русь, живи в раю! –
Я скажу: не надо рая,
Дайте родину мою.
Сергей Есенин и Айседора Дункан
В наше тяжелое время, когда некоторые хотели бы заново написать (и ведь пишут!), исказить историю нашей страны и плюнуть в ее прошлое, эти строки Есенина должны заставить стряхнуть оцепенение «переосмыслений» и дать вновь почувствовать себя гражданами единственной, любимой и неповторимой России.
В годы «реформ», особенно по мере все увеличивающегося обострения кризиса российской власти, появилось много спекуляций по поводу политических пристрастий Есенина. Не вдаваясь в споры и в подробные рассуждения, вновь обратимся к написанной им автобиографии: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». Сказано исчерпывающе! Конечно, события Октября поставили много вопросов перед поэтом, вопросов трудных. Об этом Есенин прекрасно сказал в знаменитом стихотворении «Письмо к женщине»: «С того и мучаюсь, что не пойму, // Куда несет нас рок событий…». Но чуть дальше уверенно заявляет: «Я избежал паденья с кручи. Теперь в Советской стороне // Я самый яростный попутчик».
* * *
В поэме «Анна Снегина», которую Есенин считал одним из лучших своих творений, на вопрос крестьян о Ленине звучит ответ поэта: «Скажи, кто такое Ленин? Я тихо ответил «он – вы». Из песни, как говорится, слова не выкинешь. Пишу это потому, что почти уверен: в наши дни вряд ли кто публично вспомнит эти есенинские строки. А неплохо бы помнить и знать, особенно молодежи – ведь это часть нашей истории, нашей культуры.
* * *
Помнить бы и знать надо и отзыв Есенина жизнь в Европе и в «оплоте демократии» США. В 1923 году он написал из Дюссельдорфа своему другу А. Сахарову: «Что сказать мне Вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать – самое высшее мюзик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. … Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину» (выделено мной. – Ю.С.).
Таковы были впечатления поэта от Европы. Те же чувства выражал поэт и в письме к А. Мариенгофу: «…Так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы обратно в Россию, к прежнему молодому нашему хулиганству и всему нашему задору. Здесь такая тоска, такая бездарнейшая «северянинщина» жизни, что просто хочется послать все это к энтой матери. Сейчас сижу в Остенде. Паршивейшее Бель-Голландское море и свиные тупые морды европейцев».
И сквозь эти гневные слова прорывается нежность к родной России: «Там, из Москвы, нам казалось, что Европа – это самый обширнейший рынок распространения наших идей и поэзии, а теперь отсюда я вижу: боже мой! До чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет еще такой страны и быть не может. Со стороны внешних впечатлений после нашей разрухи здесь все прибрано и выглажено под утюг. На первых порах особенно твоему взору это понравилось бы, а потом, думаю, и ты бы стал хлопать себя по колену и скулить как собака. Сплошное кладбище. Все эти люди, которые снуют быстрее ящериц, не люди, а могильные черви, дома их – гробы, а материк – склеп».
Как это разнится, читатель, с нынешней фетишизацией «демократического» Запада, на который мечтают поскорей перебраться некоторые деятели нашей «элиты» и их подпевалы!
* * *
Об эмигрантах Есенин говорит еще решительнее, с ними он не желал иметь никаких дел: «Черт с ними, ибо все они
здесь прогнили за 5 лет эмиграции. Живущий в склепе всегда пахнет мертвечиной».
В Америке, куда он приехал вместе с Айседорой Дункан, ему так же тошно, как и в Европе. Он писал А. Мариенгофу: «Милый Толя! Как я рад, что ты не со мной здесь, в Америке, не в этом отвратительнейшем Нью-Йорке. Было бы так плохо, что хоть повеситься».
Свои впечатления об Америке Есенин изложил в очерке с красноречивым названием «Железный Миргород», в котором написал о высоких технических достижениях США и показал духовное убожество людей, трагическую опустошенность их душ, изъеденных властью денег, смятых приспособленчеством, потребительской моралью. Почитайте этот очерк, он очень актуален и правдив для наших дней.
* * *
А в душе, на уме у поэта – только Россия, только Москва. «Сидим без копеечки, ждем, когда соберем на дорогу и обратно в Москву. Лучше всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва».
С годами, приближаясь к своему тридцатилетию, Есенин все больше задумывался о смерти. Какие-то предчувствия мучали его. Вспомним его вещее стихотворение «Синий туман. Снеговое раздолье…», он и читать его не мог спокойно:
Синий туман. Снеговое раздолье,
Тонкий лимонный лунный свет.
Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет.
Снег у крыльца как песок зыбучий,
Вот при такой же луне без слов,
Шапку из кошки на лоб нахлобучив,
Тайно покинул я отчий кров.
Последние восемь строчек этого стихотворения Есенин, как вспоминают современники, даже читать не мог в аудитории – спазмы перехватывали горло:
Все успокоились, все там будем,
Как в этой жизни радей не радей, –
Вот почему так тянусь я к людям,
Вот почему так люблю людей.
Вот от чего я чуть-чуть не заплакал
И, улыбаясь, душой погас, –
Эту избу на крыльце с собакой
Словно я вижу в последний раз.
Многие воспринимают это стихотворение как предчувствие приближающегося конца. Возможно такое толкование. Но, как считает В.Ф. Дитц, возможно и другое его понимание. Пришла пора зрелости, многое, что ранее воспринималось как-то легко и беззаботно, теперь предстало перед поэтом в ином виде. Его стали одолевать мысли о быстротечности человеческой жизни, о неумолимом беге времени, которому невозможно противостоять и которому подвластно все, в том числе и он сам, и близкие ему люди; о собственном одиночестве, ощутимом с годами сильнее. И в стихах этих не усталость от бремени прожитых лет, не разочарование в жизни, а наоборот, особенно острое восприятие ее и в то же время грусть, возникающая от того, что когда-нибудь придется расстаться со всем, что дорого ему на родной земле.
В этом плане показательно есенинское стихотворение «Видно, так заведено навеки…», написанное в июле 1925 года. Накануне своего тридцатилетия он писал:
Мила
я, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
Если уж он писал, то только с яростной любовью к земле и людям, откровенно и честно. Никак не иначе!
* * *
Блок говорил о Пушкине, что тот погиб от отсутствия воздуха. То же можно было сказать и о Есенине. Ему трудно было дышать в той обстановке, которая окружала его в последние годы. Он это ощущал почти физически, особенно во время чтения на публике своих стихов. Он и писал кровью сердца, и читал, надрывая собственную душу.
* * *
Разве могут оставить равнодушными последние предсмертные строчки русского гения?
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, –
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Этим, написанным кровью в ленинградской гостинице «Англетер» строчкам суждено было стать последним – трагическим – аккордом в творческой судьбе Поэта…
* * *
Известны слова великого М.И. Кутузова: «Но какой полководец не поражал врагов подобно мне с сим мужественным народом! Я счастлив, предводительствуя русскими». Счастлив и русский народ, имея Суворова, Кутузова, Ушакова, Ломоносова, Кулибина, Пушкина, Державина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Глинку, Чайковского, Рахманинова, Маяковского, Есенина… Не верится, что Сергею Александровичу Есенину уже давно за сто лет, что его давно нет с нами. Кажется, вот он выйдет на высокий берег Оки в своем родном Константинове, поднимет красивую голову к синему куполу бездонного неба – и польется раздольная, светлая, искренняя, щемящая душу песнь поэта. Поэта бесстрашного и ранимого, мужественного и доброго, искреннего и светлого, как и породившая его земля русская.
Святая, родная земля-мать, которую всем нам надо любить, беречь и охранять как зеницу ока. Так, как это делал Есенин:
О Русь! Малиновое поле
И синь, упавшая в реку, –
Люблю до радости и боли…
Юрий СИДОРОВ, профессор, доктор технических наук
Санкт-Петербург
