7В свое время Ленин рекомендовал коллегам следить за ультрареакционным малотиражным журналом «Гражданин», издававшимся небезызвестным черносотенцем князем Мещерским (1839–1914). Разночинная интеллигенция этот журнал презирала и высмеивала. Он фигурирует, например, в одном из рассказов Чехова в сцене романтического свидания. «Политически продвинутая» (и очень похожая на современную «нашистку») девушка говорит своему вздыхателю:
– Вы говорите, что вы меня любите. Вы тоже мне нравитесь. Я могу выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный. Вы на краю погибели. Ваши убеждения губят вас! Неужели, несчастный, вы этого не видите? Спасайтесь же, пока не поздно! На первый раз хоть вот... вот это прочтите! Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь!
И она сунула в мою руку какую-то бумагу. Я зажег спичку и в своей бедной руке увидел прошлогодний нумер «Гражданина». Минуту я сидел молча, неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.
– Батюшки! – воскликнул я. – Одна во всем Лохмотьевском уезде недюжинная натура, да и та... и та дура!
Антон Палыч был столь строг, потому что был не «политиком», а рядовым гражданином и патриотом России, и ему были тошнотворны игры казенных «патриотов», какими бы слезами и соплями они не обливались. Поэтому он и не советовал гражданам зачитываться «Гражданином», как четверть века тому назад советские патриоты не рекомендовали гражданам зачитываться «Огоньком» Коротича. Профессиональным же политикам сто¢-ило читать «Гражданин» именно потому, что в силу его малотиражности в нем появлялись интересные статейки.
* * *
«Журнальчик интересен, – писал Ленин, – во-первых, потому, что болтливый князь выдает там постоянно тайны высшего управления Россией. Во-вторых, журнальчик интересен тем, что сановный редактор его, уверенный, что до народа его журнал никогда не дойдет, нередко разоблачает российское управление самым беспощадным образом». Следуя ленинской рекомендации, я с некоторых пор с интересом читаю статьи и блоги светской хроникерши Евгении Курицыной, пишущей под псевдонимом Божена Рынска. Вроде бы совсем недавно на светской тусовке ее ухватили за неосторожно, а может быть, и преднамеренно откляченную задницу, а потом врезали по физиономии. И этого было достаточно, чтобы ее не забывали и целый год обсуждали это выдающееся событие. Но времена стремительно меняются, и на текущий год «Божене» ради рекламы пришлось уже сходить на митинг за честные выборы, попасть в полицейский автозак и спеть в нем «Вихри враждебные веют над нами!», считывая перевод Кржижановского с айфона.
В предыдущей своей статье я цитировал слова Ленина о предводителе орловского дворянства «Мише» Стаховиче: «Если уже даже весельчаки-помещики заговорили о свободе совести, значит, несть поистине числа тем гнусностям, которые чинят наши попы с нашей полицией». Сегодня можно дополнить: если уж Ксюши и Божены – весельчачки, душечки общества и краснобайки – заговорили о «честных выборах», значит, несть поистине числа тем гнусностям, которые чинят наши избиркомы с нашей полицией. То, что в светской тусовке политические протесты вплоть до ночевок в обезьяннике котируются ныне не ниже гулянок в ресторане «Причал» Лохмотьевского… пардон, Рублёвского уезда, – подробность любопытная, свидетельствующая о некоем переломе политической обстановки. Поэтому сегодня публикации Рынски стали не менее интересны, чем публикации князя Мещерского столетней давности.
Требуют наши душечки, в общем-то, немногого – ровным счетом ничего такого, что подрубило бы правящий режим под корень. Оказывается, им нужно только сокращение до десяти минут перекрытий Рублёвки по случаю проезда «высочайших персон».
Вечером 6 января при проезде президента Медведева на рождественскую службу в храм Христа Спасителя в Москве образовалась пробка. Опаздывающие домой автомобилисты возмущенно гудели на кортеж. А 19 января в Петербурге, когда Путин ехал на торжества по случаю столетия российского футбола, стоявшие в пробке водители также встречали его кортеж оглушительным гудением, сопровождаемым ставшим уже стандартным рефреном: «Спасибопутинузаэто!»
* * *
Стоит ли обращать внимание и придавать значение подобным проявлениям либеральной фронды? Не всегда, но иногда стоит. Все революции имеют глубокие причины, но все они начинаются с какого-нибудь не слишком значительного повода, становящегося запалом к большой «пороховой бочке». Ни город Пикалёво, ни станица Кущёвская таким запалом пока не стали. Наоборот, они бьют поклоны партии, правительству и лично дорогому Владимиру Владимировичу Путину за еженощную заботу. Это душераздирающе, но в политическом анализе для эмоциональных оценок места нет. Приходится вглядываться в реальность, которую журнальчики типа «Гражданина» нередко отражают более рельефно, чем глухие «стоны народа».
Ровно три года тому назад (15.01.09) я поместил в нашей газете колонку под названием «Очередь и пробка», в которой высказал гипотезу, что запалом к «пороховой бочке», от взрыва которой рухнул советский общественный и государственный строй, была... обыкновенная позднесоветская очередь, и сопоставил ее с современной автомобильной пробкой. Советская очередь, сначала за «дефицитом», а затем и за всем на свете, была сложным и взрывоопасным социальным механизмом. Она служила не только источником постоянного социального стресса, но и являлась местом регулярного общения, эффективнейшей площадкой распространения какой угодно информации – пусть самой нелепой, но зато всегда оппозиционной. С другой стороны, именно очередь, как экономическое явление, породила социально и морально разрушительный черный рынок, блат, привилегии. Конечно, очередь очереди рознь. Очереди нищих за бесплатным супом, безработных за пособием, бездомных в ночлежку совершенно безобидны. В Советском Союзе таких очередей не было. Советская очередь – явление совершенно другого рода. Это очередь за «дефицитом», то есть толпа не нищих, а вполне обеспеченных граждан, способных купить хоть 10 единиц «дефицита», но над которыми реет общий крик: «Больше двух в одни руки не отпускать!» И как только горбачёвское руководство довело дело до винных, табачных, а то и хлебных очередей, участь Горбачёва и подвластной ему страны была решена...
Ныне же, отмечал я три года назад, набирает все бо¢льшую силу аналогичный «социальный институт» с аналогичным социально-протестным потенциалом. Это многокилометровая и многочасовая автомобильная пробка. Она возникает не от недостатка, а от избытка (автомобилей). От нее страдают не нищие, а обеспеченные граждане, средний класс. Пребывание в ней всегда связано с прямым и косвенным «общением» с гражданскими и силовыми властями. Недаром же гаишники издавна являются самым нелюбимым во всех слоях населения отрядом госаппарата. Стоя в пробке, граждане тихо сатанеют. А уж если она создается ради беспрепятственного проезда высокого чиновника на дачу, то... не будем цитировать, что они говорят и думают.
* * *
А теперь вернемся от наблюдений трехлетней давности к современным впечатлениям «Божены» и Лохмотьевского (Рублёвского) уезда в целом. Вся светская неделя Нового года, писала Курицына, была охвачена революционными настроениями. Политическое движение окрепло и стало твердой ногой даже в среде богатых и знаменитых. Основной к тому довод: «Перекрытия Рублёвки приведут к революции». Сдвиг будет тогда, – якобы сказал, поднимая бокал, некий анонимный милицейский генерал, – когда все не будут, как бараны, стоймя перед кортежами стоять. Махнул перед вами дядька с палкой, подождали десять минут – хорош, вполне достаточно. Дальше – едьте, он же за вами не погонится! Вот у меня Рублёвку как-то раз перекрыли. А я тещу в аэропорт везу. Туда сунулся – закрыто. Сюда – закрыто. Назад – тоже перекрыли. Плюнул и как газанул!
Но это, как говорится, «бантики». Главное дальше. Если раньше, пишет «Божена», богатые и знаменитые пускались вплавь за лодками Ромы (отдыхать было модно там, где отдыхает Рома, есть там, где ест Рома), то сейчас за Абрамовичем и Жуковой перестали охотиться даже светские журналисты. Правда, за судом Березовский – Абрамович все следят внимательно. И многим хочется, чтобы проиграл именно Абрамович. Возможный проигрыш Абрамовича переплелся в сознании богатых и знаменитых с проигрышем «ненавистного режима», и в новом году все ждут победы зла большого над злом еще большим. Собственно, изменение отношения к Абрамовичу напрямую связано с отношением к власти. Если раньше режим был просто доставшим («Рублёвку перекрывают, часами стоишь!»), то к концу года даже для круга победителей соревнования жизни он стал ненавистным. Почему, спрашивает «Божена», вдруг все эти годы богатые и знаменитые легко жили, под собой не чуя страны, а сегодня вдруг подавай им не только севрюжину с хреном, но и Конституцию? Что называется, наболело по совокупности.
За членство в ПЖиВ в этом году приходилось извиняться перед окружающими. Окружающие садистски тыкали в едросовцев пальчиками, а те оправдывались: мол, не относитесь вы к этому серьезно, это же просто правила игры, у меня бизнес, у меня дети... То есть откровенная близость к власти стала не просто немодной, а позорной. А несогласие – трендом. Именно в этом году произошел качественный сдвиг в сознании обитателей Рублёвки: прикормленные стада вдруг чего-то поняли. Мало-помалу в сознание крупнейших бизнесменов и сановников стала проникать мысль, что они вообще-то не скот. И ждать в приемной в Ново-Огарёве по три часа, пока премьер прыгает на батуте, им претит. После часового опоздания Путина на Сочинский форум ряд крупнейших промышленников предложили просто всем залом встать и уйти, если в следующем году Путин опять опоздает на заседание и не извинится. Пусть, мол, распинается перед пустым залом или перед Козаком с Ивановым. И собственно, следующий год должен показать, останется ли посылка «мы не скот» на уровне бла-бла или приведет к реальным оргвыводам: будут ли бизнесмены и сановники по-прежнему бояться или смогут заставить уважать себя.
Повторяю для не очень внимательных читателей: вышеизложенное в четырех абзацах есть наблюдения «Божены». Далее следует определить, чего, собственно, хочет представляемый ею сверхбогатый гламурный класс? Очень немногого – точности и предсказуемости, то есть все той же стабильности. Точность – вежливость королей. А если король невежлив, то это уже не король, а так… «возомнивший о себе хам», как говорил слесарь-интеллигент Полесов. О том же, что и сами они являются возомнившими о себе хамами, обитатели Лохмотьевского уезда как-то не задумываются. Тем не менее эту грань Путин не уловил. А ведь сделать нужно было не так уж много: только вести себя чуточку поскромнее, установить и соблюдать этикет, хоть чуточку отличающийся от этикета, принятого при дворах восточных деспотов и людоедов. Собственно говоря, только об этом его и просят. Поймет ли? Сумеет ли наступить на горло собственной песне? Пока не заметно.
* * *
Лидер партии октябристов Гучков хотел от Николая II того же самого. Чтобы самодержец вел себя немного скромнее. Но, удрученный ослиным упрямством императора, Гучков задумал учинить маленький дворцовый переворот, каких немало было в российской истории. Это поверхность. В глубине же лежат настоящие бизнес-интересы. Сегодня бизнес зависит от власти. А ему нужно сделать так, чтобы власть зависела от бизнеса, чтобы олигархи назначали президентов, а не наоборот. Отсюда и «лохмотьевские» симпатии к Березовскому, твердо отстаивающему именно этот принцип.
Лидер партии октябристов Гучков хотел от Николая II того же самого. Чтобы самодержец вел себя немного скромнее. Но, удрученный ослиным упрямством императора, Гучков задумал учинить маленький дворцовый переворот, каких немало было в российской истории. Это поверхность. В глубине же лежат настоящие бизнес-интересы. Сегодня бизнес зависит от власти. А ему нужно сделать так, чтобы власть зависела от бизнеса, чтобы олигархи назначали президентов, а не наоборот. Отсюда и «лохмотьевские» симпатии к Березовскому, твердо отстаивающему именно этот принцип.
– Вы, как представитель частного капитала, не можете остаться глухи к стонам родины. Кислярский сочувственно загрустил.
– Вы знаете, кто это сидит? – спросил Остап, показывая на Ипполита Матвеевича.
– Как же, – ответил Кислярский, – это господин Воробьянинов.
– Это, – сказал Остап, – гигант мысли, отец русской демократии, особа, приближенная к императору.
«В лучшем случае два года со строгой изоляцией, – подумал Кислярский, начиная дрожать. – Зачем я сюда пришел?»
– Тайный «Союз меча и орала»! – зловеще прошептал Остап. «Десять лет»! – мелькнула у Кислярского мысль.
– Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки!..
«Я тебе покажу, сукин сын, – подумал Остап, – меньше, чем за 100 рублей, я тебя не выпущу».
Восемь десятилетий тому назад Ильфу и Петрову представлялось, что подобные оппозиционные заседания бесповоротно ушли в прошлое, что место им только в сатирических романах. К сожалению, они ошиблись. Сегодня тени прошлого вернулись, и губернатор Дядьев вновь прочно уселся в номенклатурном кресле. А «гиганты мысли и отцы русской демократии» вновь надувают щеки. Вновь кипят страсти уже не в доме № 7 по Перелешинскому переулку Старгорода, а во всероссийском «Лохмотьевском уезде». Его обитатели озабочены дележом власти и собственности с бюрократией. Но ссориться друг с другом вдрызг они, конечно, не намерены.
«Перед нами, – писал по похожему поводу Ленин в 1913 году, – прямо классический образчик того, как обделывают свои политические «делишки» октябристы и кадеты. Кадеты видят, что страна левеет, что нарождается новая демократия, и поэтому они играют в левизну, пуская в оборот несколько абсолютно ничего не говорящих, совершенно бессодержательных, но похожих на левые фраз. Октябристы поддерживают в публике это настроение или впечатление, будто к.-д. полевели, объявляют позицию к.-д. непримиримой, объявляют образование большинства в Думе посредством соединения октябристов с к.-д. невозможным, громят к.-д. за левизну, шумят о роспуске Думы и т.д. и т.п. А на деле – под шумок торгуются с к.-д. и как раз во время наиболее резкого своего выпада против левизны к.-д. сторговываются с ними! «И волки сыты, и овцы целы». И демократия проведена за нос, обманута, завлечена в кадетское стадо».
Похоже на нынешние события? Очень похоже! Но кроме «Лохмотьевского уезда» есть еще целая страна, живущая совсем другими заботами.
Александр ФРОЛОВ
