1Прослойка в прослойке
Просматривая форумы в электронных оппозиционных СМИ, читая материалы, выкладываемые в Интернете по самым разным поводам, рано или поздно приходишь к выводу: пропагандистские усилия рыночно-демократических сил дали-таки свои плоды. Среди молодого (и уже не очень молодого) поколения как-то незаметно сформировалось совершенно ложное представление обо всем, что происходило в недавнем прошлом – в советский период истории нашей страны.
Поначалу упреки и обвинения, высказываемые новыми «властителями дум» свергнутой ими власти, казались настолько неадекватными, что нормальные люди на них просто не обращали внимания. Они, эти упреки и обвинения, были столь лживыми и неправдоподобными, что их опровержение представлялось бессмысленным. От них просто отмахивались – как от детского лепета или пьяного бреда. И вот надо же, прошло-то всего 20 лет, а картинка оказалась перевернутой. Теперь уже рассказы очевидцев о преимуществах советской системы значительной частью населения воспринимаются как выдумки и коммунистическая пропаганда, а те терриконы и пирамиды лжи, которые нагорожены дорвавшимися до власти реформаторами, представляются достоверными.
Как это произошло, в общем-то, понятно. Новая власть захватила все средства массовой информации и денно и нощно бомбардировала незрелые умы подрастающего поколения своими россказнями. Расчет на юношеский максимализм и юношеский же либерализм (отцы все делали медленно и неправильно, мы будем эффективнее и активней, мы будем лучше). И расчет оправдался. Тем более что для самоутверждения путем охаивания прошлого ни особого ума, ни особых усилий не надо (есть и другой путь – стать на самом деле лучше, но нынешним властителям он, похоже, недоступен). Дуумвиры наши тоже то и дело подливают масла в огонь. У президента ни одно программное заявление (как выясняется, необязательное и недолговечное) не обходится без упреков и укоров в адрес советского прошлого. А премьер недавно в Польше так и вовсе заявил, что мы народ, исковерканный тоталитарным прошлым. Ну не могу я осознавать, что нами управляют люди с исковерканной (неважно чем) психикой…
Неизбежен вопрос о носителях «нового знания». 20 лет врать – никакого искусственного вдохновения не хватит. Значит, был кто-то, кто искренне верит в то, что все эти мифы не выдумки, а самая реальная реальность. По совокупности мифов и легенд можно предположить, что в советское время имелась только одна среда, где они могли сформироваться. Это так называемая «кухонная интеллигенция». Своего рода прослойка в прослойке.
Теорией научного коммунизма признавалось, а практикой социалистического строительства подтверждалось наличие двух классов – рабочих и крестьян и прослойки – интеллигенции. В составе последней выделялось две группы – творческая и техническая. Однако сразу после войны стала формироваться, а в 70-х гг. окончательно расширилась и окрепла категория служащих, которая не укладывалась ни в одну из названных групп. Отличительными ее особенностями являлись: скученность в крупных городах (прежде всего в Ленинграде и Москве), почти абсолютная бесплодность и бесполезность. Необременительный «умственный труд» создавал немалый ресурс свободного времени, которое они проводили в бесконечной болтовне в курилках и на кухнях своих (полученных, между прочим, от рабоче-крестьянского государства) квартир. Последнее и стало причиной для присвоенного им определения «кухонная интеллигенция».
Жизненный путь типичного представителя этой прослойки в прослойке был стандартным и скучным: мальчик-мажор – посредственный студент – младший научный сотрудник (мнс) в каком-нибудь НИИ – завлаб. Если повезло с родословной или браком – то можно дорасти и до замдиректора этого НИИ или перепрыгнуть в партийный орган.
В первые годы после начала псевдорыночной вакханалии были попытки присвоить таким интеллигентам статус основных борцов с тоталитарным режимом, а кухонные разговоры представить как протест наиболее продвинутой части советских людей. Потом попытки эти были прекращены. Возможно, надоело, а, может быть, потому, что незначительная часть «кухонных интеллигентов» захватила ключевые посты в органах государственной власти, СМИ, культуре и иных значимых областях общественной и экономической жизни. Прочие – остались не у дел, а кухонные псевдодискуссии стало вести некогда – НИИ позакрывались, до пенсии далеко, а на жизнь надо как-то зарабатывать.
Те же, которым повезло, стали строить сначала свою жизнь, а потом и жизнь окружающих в полном соответствии с той картиной мира, которую сформировали 20–40 лет назад в общении с себе подобными. И они до сих пор уверены, что их представления о законах и традициях развития российского (русского) общества единственно верны. На самом же деле современная экономическая и социальная политика строится на мифах и легендах, придуманных «кухонными интеллигентами» в полном отрыве от жизни других слоев общества и основанных на отрывочных, поверхностных знаниях, почерпнутых из диссидентских брошюр, листовок и радиопередач.
Попробую доказать это общий тезис на конкретных примерах.
Миф о колбасе
Несмотря на ничтожность предмета колбасного мифа и несущественность поставленной когда-то проблемы, начать, наверно, следует именно с него. Почему-то доморощенные демократы 70-х-80-х гг. прошлого века более всего кручинились по поводу недостатка у широких народных масс доступа к неограниченному ассортименту колбасных изделий. Именно этот недостаток чаще всего ставился в вину Советскому правительству. 2–3 января 1992 года в толпе бабушек, приваливших к «Детскому миру», преобладали державшие в руках невесть откуда появившиеся батоны копченых колбас (правда, уже по запредельным ценам). Да и сегодня не попавшие в «обойму» попрекают попавших в нее тоже колбасой («вот за колбасу идеалы свободы продали»).
Вражьи радиоголоса время от времени тоже эту тему поднимали – ехидно и высокомерно. А один из раскрученных, очень сервильных и лояльных поэтов, объехавший в годы своего расцвета больше стран, чем Путин во время первого срока, неоднократно заученно рассказывал по ТВ и радио душещипательную историю о том, как советская туристка, зайдя в западногерманский супермаркет, упала в обморок от обилия сортов колбасы…
В общем, кухонная интеллигенция очень сочувствовала народу, постоянно переживающему стресс и невыносимые страдания из-за нехватки колбасы. Не могу утверждать на все 100 процентов – может быть, где-то проблема ощущалась остро. Но, основываясь на личных наблюдениях, могу заявить, что подавляющее количество простых русских людей из глубинки ощутимого дискомфорта по поводу дефицита колбасы не испытывали. Поясню почему.
Во-первых, колбаса – это все-таки пища для городских интеллигентов или работников, занятых на несложных работах. Это в городе (с его системой общественного транспорта и преобладанием интеллектуального труда над физическим) можно ограничиться на завтрак (да иногда и на обед) парой бутербродов с колбасой. В деревне же или в провинциальном городе ситуация иная. Если тебе надо проснуться в 5–6 утра, обед не раньше 12, а все время заполнено изматывающей дорогой и тяжелым физическим трудом, то и завтрак должен быть соответствующим – плотным и калорийным. То же можно сказать и в отношении обеда. Вот почему в советское время столовые организовывались на лесосеках и полевых станах, не говоря уже о производственных зданиях и помещениях, расположенных в населенных пунктах. То есть интерес к колбасе в деревнях и селах был эпизодическим – ну, на стол порезать в праздник, детям в поход завернуть и т.п.
Это вопрос потребительского спроса. Но и имелась и другая проблема – техническая. Качественное и надежное холодильное оборудование в магазинах и на складах практически отсутствовало, как отсутствовали и автомобили-рефрижираторы. Поэтому поставка колбасы в местности, удаленные от мест ее производства более чем на 100 км, реально была возможна только зимой. Но зимой деревни и небольшие провинциальные городки были просто завалены мясом и мясопродуктами собственного производства (в домашних хозяйствах). Я недавно прикинул количество мяса, приходящегося на одного человека на примере нашей семьи. Получилось, что на уровень максимального потребления этого продукта в стране (около 70 кг) в начале 80-х гг. наша семья вышла на 20 лет раньше (в хозяйстве была своя корова, ежегодно – теленок и поросенок и несколько десятков кур). Причем «профессиональных крестьян» в семье не было: отец – тракторист в леспромхозе, мама – учительница (можете представить, как жили семьи колхозников!) И таких семей в нашем рабочем поселке – почти каждая.
В домашних хозяйствах существовала своя техническая проблема – с холодильниками. В нашем селе, например, холодильники стали появляться только в начале 70-х. И вовсе не потому, что народ был бедным (среднего размера холодильник стоил меньше, чем квалифицированный рабочий получал в месяц). Не было устойчивого энергоснабжения. Я отлично помню время, когда в наших краях свет отключался в 12 часов ночи и включался в 6 утра. Полноценное электроснабжение в нашем поселке появилось только в 68-м году (с пуском дизельной станции). Тогда же население стало покупать и холодильники. Но спрос на колбасу при этом сильно не вырос – сказалась многолетняя привычка к сезонным колебаниям рациона (зимой – больше мяса, летом – овощей).
Предвижу вопрос: зачем так подробно о таком малозначительном факте? Да потому, что на этом примере наиболее ярко проявляется основная проблема «кухонных интеллигентов»: не зная положения дел (включая приоритеты и особенности спроса на различные виды товаров и услуг) на местах, они моделируют ситуацию применительно к собственным представлениям о комфортном существовании, навязывают придуманные вопросы и искусственно пытаются их обострить.
Миф о собственной значимости
Этот миф особенно не афишируется и не рекламируется. Он проводится в жизнь, что называется, «явочным порядком».
«Кухонные интеллигенты» очень болезненно и трепетно относились к собственному статусу. По-видимому, основной проблемой был уровень оплаты труда. Оклады были весьма невысокими, росли крайне медленно, так как возможности для профессионального роста были ограничены. Да и сам этот рост нередко был условным – по служебной лестнице: младший научный сотрудник–научный сотрудник–главный научный сотрудник–ведущий научный сотрудник–заведующий лабораторией… Чем выше была должность, тем меньше было должностей, а значит, и перевода можно было дожидаться годами. При этом простой рабочий мог повысить квалификацию с первого до четвертого разряда за два-три года. Кроме того, у рабочих существовали многочисленные надбавки и доплаты. В результате рабочие даже в тех же НИИ сравнительно быстро обгоняли ученых по уровню доходов.
Не радовало сопоставление и с другими слоями и группами населения. Те же учителя с получением высшего образования и переходом в средние и старшие классы начинали получать почти вдвое больше, чем сразу по окончании педучилища. А, если выезжали на село или в отдаленные местности, то и еще больше. Представители технической интеллигенции в профессиональном и материальном аспекте росли тоже в разы быстрее, чем интеллигенты кухонные. О представителях творческой интеллигенции лучше просто умолчать.
Рискну предположить, что на этом фоне у «сообщества мнс-ов» выработалось и укрепилось представление о себе, как о носителе сокровенных знаний, которые остальной народ не понимает, так как не дорос. И, когда в начале 90-х наступил «их» звездный час, эта уверенность проявилась во всей полноте и блеске. Помните, как сам Гайдар и члены его правительства сыпали с высоких трибун мудреными словами, заваливали слушателей англицизмами и ссылками на авторитетов? Говорилось все это с необычайным и непомерным апломбом и тоном, не терпящим возражений. На поверку оказывалось, что за словесной мишурой скрывались либо прописные истины из популярных брошюр по рыночной экономике, увидевших свет в первой половине прошлого века, либо откровенная ахинея, противоречащая не только объективным законам экономического развития, но и здравому смыслу. Жаль, что проверять сказанное было почти некому – кто-то выживал, другим – слова не давали.
Сразу же начали создаваться новые НИИ и аналогичные им структуры (типа ИЭПП или ЦСР), куда тут же переместились наиболее бойкие представители недавней кухонной интеллигенции. Разумеется, оклады здесь были уже не те – на порядок выше прежних (в сопоставимых ценах), а то и больше.
Тем, кому в подобных структурах места не хватило, полезли в чиновники и депутаты. При этом был сформулирован один из принципов кадровой политики, широко применяющийся и до сих пор, смысл которого можно свести к следующему: на руководящие должности надо назначать людей, не являющихся специалистами в данной конкретной отрасли. Якобы свежий взгляд может обнаружить все недостатки и обеспечить новое развитие возглавляемого министерства, другого органа власти или промышленного предприятия, будучи свободным от специфических стереотипов. К чему это привело сегодня очевидно всем. Кроме тех, кто назначал и был назначаем.
А еще придумали сажать на головы (и бюджеты) крупных хозяйствующих субъектов многочисленные паразитические структуры в виде наблюдательных советов, советов директоров и т.п. Польза от них, как оказалось, весьма сомнительна, а расходы на содержание – сопоставимы с фондом оплаты труда всех производственных рабочих конкретной организации.
Одновременно шла и работа по снижению доходов всем другим категориям населения. Если можно так выразиться, «кухонные интеллигенты» решили показать народу его настоящее место. Начали с военных и милиции. В результате уже к 90-му году денежное довольствие армейского майора оказалось в полтора раза меньше зарплаты водителя троллейбуса. Потом принялись за крестьян и рабочих. Установили МРОТ (и прожиточный минимум) на невероятно, недопустимо низком уровне, чем позволили работодателям (новым капиталистам) держать своих работников на нищенском пайке. Потом пришла очередь и остальных бюджетников (кроме себя любимых). Всего за восемь лет (1992–2000) максимальный межразрядный коэффициент был уменьшен с более чем 10 до 4,5. А с прошлого года и вообще было принято решение о переходе на новые условия оплаты труда (по которым в выигрыше осталось прежде всего руководство бюджетных учреждений).
Параллельно новоявленные вершители экономических судеб заботились и о защите своих доходов. По НДФЛ не только установили плоскую шкалу, но и ввели пониженную ставку на выплаты за счет прибыли (основной, как можно предположить, источник доходов членов разного рода наблюдательных советов и советов директоров). И по ЕСН (с нового года – страховым взносам) сначала ввели регрессивную ставку, а теперь и вовсе ограничили размер базы для исчисления 415 тыс. руб. Несколько лет назад я считал это экономически и юридически правильным – больше, чем на одну пенсию не заработаешь, а ее предельный размер всегда будет ограничен. Теперь свое отношение поменял. Получается так, что наиболее высокооплачиваемые чиновники и топ-менеджеры получают свои доходы за счет остальных работников (либо непосредственно – если финансирование бюджетное, либо опосредованно – как, например, на ВАЗе), участвуют в формировании только собственных пенсионных накоплений и, кроме того, имеют дополнительные возможности обеспечить собственную старость.
Высоких зарплат бывшим мнс-ам показалось мало и они поспешили окружить себя многочисленной челядью – домработницами, охранниками, водителями, уборщицами и т.д. При этом для этой прислуги, а также для наиболее приближенных к начальству сотрудников (заместителям, помощникам, референтам и секретаршам) зарплаты устанавливались (и устанавливаются) в размерах, не сопоставимых с зарплатой рабочих и крестьян.
Описанная проблема пока редко освещается аналитиками и специалистами. Хотя, на мой взгляд, вред для экономики, наносимый очевидным перекосом в уровне оплаты труда в реальном секторе и в разного рода паразитических структурах, очевиден. Если разрыв в зарплате уменьшить до приемлемого (окоротить оклады бездельникам и резко повысить тем, кто занят созданием добавленной стоимости) все вопросы с наполнением бюджетов всех уровней и фондов могут быть решены. Но, похоже, ни министры экономического блока, ни премьер-министр, ни президент этой очевидной истины не понимают. Или понимают, но корпоративная (с другими представителями отряда кухонных интеллигентов) солидарность или просто управленческая несостоятельность не позволяют им предпринять хоть что-то в данной сфере? Причин не раскроют, в неумении не распишутся. Это ведь тоже отличительная черта кухонной интеллигенции: никогда не признаваться в собственном неумении, но делать вид, что понимаешь больше других…
Легенда о рынке
Здесь уже говорить о мифе неверно. Рынок всегда был и долго еще будет. Вопрос в другом – классическую теорию рынка у нас подменили какой-то фантастической конструкцией, основанной на примитивных представлениях банальных спекулянтов.
Выше я уже говорил, что представители кухонной интеллигенции в студенческие годы нередко промышляли фарцовкой – перепродажей импортного барахла. Поэтому, наверно, и единственным приемлемым способом получения прибыли они считали (и считают) примитивную перепродажу.
Тема рынка сложна и многослойна, заслуживает отдельного исследования и рассмотрения. Поэтому ограничимся только двумя соображениями, которые могут подтвердить тезис о неверном, легендарном истолковании рыночных постулатов универсальными специалистами из советских НИИ.
Первое соображение касается мифологических представлений о механизме рыночной конкуренции.
Представьте, что в том селе, где вы проживаете, в советское время работало два магазина – кооперативный и рабочий. Ассортимент и цены отличались незначительно – в сельпо ассортимент был побогаче, качество – похуже, а цены немного (процентов на пять–семь) повыше. С приходом рыночной экономики количество магазинов возросло до пяти. Что будет с ценами и ассортиментом? Либеральные демократы и рыночники нас убеждали, что владельцы магазинов будут между собой конкурировать, а значит, ассортимент расширится, и цены упадут.
А вот и нет. Потребительский спрос-то в селе не увеличится. Более того, он даже несколько снизится – за счет того, что уменьшится число жителей, занятых в сельском хозяйстве или производстве – в результате увеличения числа продавцов, да еще и других специалистов (грузчиков-экспедиторов, грузчиков-бухгалтеров и т.п.), перешедших на новую работу. Всем им надо платить зарплату выше средней по селу, а семьи владельцев новых магазинов надо кормить. Источник для всех расходов – единственный – торговая надбавка. Товары владельцы магазинов покупают примерно по одинаковым ценам (которые от количества магазинов не зависят). И, значит, цены на товары будут ползти вверх. Постепенно торговцы придут к понимаю того, что цены можно и нужно немного снизить. Но для того чтобы не прогореть и не ухудшить свое материальное положение, надо поискать товары подешевле – похуже качеством, просроченные и т.п. Потом потребительский спрос начнет неуклонно падать (зарплаты уменьшатся, что-то закроется), из пяти магазинов три обанкротятся, а в двух оставшихся ассортимент товаров вернется к уровню 30-х гг. прошлого века.
В чем здесь дело, понятно и школьнику – реальная конкуренция среди торговцев возможна только при изобилии товаров. То есть, прежде чем давать разрешение на открытие в селе новых магазинов, надо озаботиться увеличением количества производимых товаров – по всей цепочке от добычи сырья до упаковки. На деле же все получилось ровно наоборот. Новые управленцы, приходя на заводы и фабрики, искренне недоумевали, зачем надо что-то производить, улучшать, совершенствовать, если можно просто срезать станки, продать их на металлолом, купить на вырученные деньги бананов и продать их бывшим рабочим (очевидно фарцовская психология). Так в многих случаях и поступали. И считались (в определенных кругах) весьма эффективными собственниками.
В связи со сказанным призывы нынешнего президента к модернизации выглядят несколько странно и несвоевременно. Представьте, что вас приводят в чистое поле или пустой производственный цех, где даже анкеры срезаны, и говорят «модернизируй». Да процентов 70 экономики надо заново восстанавливать. А это уже иной менеджмент, иные правила и иные требования к квалификации управленцев. Знаний и навыков «кухонной интеллигенции» явно будет недостаточно.
Второй миф связан с рекламой малого бизнеса. Начиналось все прекрасно. Еще при Горбачёве малым предпринимателям были созданы прямо тепличные условия. Всех-то налогов три процента. Плюс возможность покупать сырье и готовую продукцию по государственным ценам, а торговать – по произвольно установленным.
В 92-м году лавочка прикрылась. Государственных цен не стало, а налоговая нагрузка стала постепенно приближаться к нагрузке на другие субъекты предпринимательской деятельности. Дальше – больше. С принятием ГК РФ выяснилось, что у малого бизнеса больше ответственности (акционер АО отвечает по обязательствам общества только своими акциями, а индивидуальный предприниматель по своим долгам – всем своим имуществом). Потом были введены дискриминационные нормы по выплате пособий по временной нетрудоспособности и пенсий и т.д.
В 2009 году общий потребительский спрос в стране резко сократился. Кто пострадал первым? Конечно, представители малого бизнеса. Капитал у них не был (да и не мог быть) диверсифицирован, ну и власти помогли. Помните – весной было принято решение о продлении срока существования открытых рынков до 2016 года, и тут же у крупных рынков начались проблемы (самый яркий пример – московский «Черкизон»). Да, наверно, на рынках этих было много нарушений и бороться с ними было надо. Только совпадение какое-то уж больно некрасивое.
Отношение властей к малому бизнесу открылось и еще с одной неожиданной стороны. Представьте, жили в деревне два деда. Один всей деревне валенки подшивал, второй время от времени клал и перекладывал печки. И никому до них в советское время не было никакого дела. А тут пришли новые времена – и дедам предложили зарегистрироваться как предприниматели и вести бизнес цивилизованно. Через год выяснилось, что заказов больше не стало, появились налоги, цены поднимать некуда, да еще и бумаги какие-то надо отправлять в налоговую и сельсовет. А работать по старинке уже нельзя – посадят. Самая ожидаемая реакция: махнут деды рукой – да подшивайте вы сами свои валенки и кладите сами свои печки. Ну и кому от этого стало лучше?
Одновременно с фактическим удушением любой частной инициативы государство продолжало проявлять прямо-таки отеческую нежность к тем хозяйствующим субъектам, в управляющие структуры которых попали представители корпорации кухонных интеллигентов. Здесь и налоговые льготы, и бюджетная поддержка, и реструктуризация долгов. Один только пример с экспортной пошлиной на газ чего стоит. Минфин России попытался было приподнять ставку пошлины на 15 рублей (примерно 0,1–0,2 процента к рыночной цене), но нарвался на грозный окрик премьера.
И все это при абсолютном противопоставлении рыночной и плановой экономики. Ну, не дано понять нашим фарцовщикам, что планирование без учета рыночных механизмов невозможно. Разница только в том, что плановая экономика должна (и может) прогнозировать соотношение спроса и предложения на период, сравнимый с инвестиционным циклом – до семи лет (а не завтра или максимум через месяц, как при капитализме).
Легенда о сталинских репрессиях
Эту тему можно назвать и мифом – хотя бы потому, что И.В.Сталин во второй половине 30-х гг. не был не только единоличным лидером (тираном, деспотом, самодержцем), но формально и главой государства не являлся. Скажем больше, только после прямого вмешательства Сталина и замены Ежова на Берию (в августе 1938 года) масштаб репрессий резко пошел на спад.
Тем не менее на этой теме продолжают паразитировать и процветать уже три поколения «кухонных интеллигентов», их соратников и пособников. Кому и зачем это было надо изначально, – понятно. Во-вторых, Хрущёву, пожелавшему обособить себя (и присягнувших ему опричников) от руководства партии, да и от истории собственной страны. А вот, во-первых, недавним западным союзникам, которых раздражал масштаб нашей победы, пугал и беспокоил размах национально-освободительной борьбы в колониях и социализм в странах Восточной Европы. Прежде всего, конечно, американцам – не случайно, наверно, сын Хрущёва в конечном итоге обосновался именно там. Да и сам апологет кукурузы по США проехал весьма добродушно. Диффамацией Сталина идеологические противники (и классовые враги) рассчитывали диффамировать и саму коммунистическую идею. Тем же занимаются и наши доморощенные «критики тоталитарных режимов».
В цифрах не стесняются – 10–20–40–60 млн чел. Хакамада вообще договорилась до 100 миллионов. На самом деле документально подтверждено привлечение к уголовной ответственности по «контрреволюционным статьям» менее 3,8 млн чел. За 33 года. Из них расстреляно было около 600 тыс. чел. (в среднем 20 тыс. в год, что втрое меньше, чем сегодня ежегодно невинных детей пропадает). А почти 800 тыс. чел. были сосланы или высланы – мера, которую назвать репрессией не у всех и язык повернется.
Речь не о том, испытали ли эти люди невыносимые моральные и физические страдания. Это не обсуждается. Речь о другом. За 33 года население страны «обновилось» почти наполовину. А значит, три миллиона ее граждан составляют чуть более процента по отношению к численности всего народа. С другой стороны, только за четыре года войны более 28 миллионов человек погибли, 15 миллионов были ранены, еще 10 миллионов человек были мобилизованы и, в большинстве своем принимали участие в боевых действиях (не получив ранений и не погибнув). Кроме того, не менее 70 миллионов человек испытали на себе все ужасы оккупации (что, наверное, тяжелее ссылок и высылок). То есть война непосредственно повлияла на судьбы более 60 процентов населения страны (без учета членов семей военнослужащих в тылу или эвакуации). Но почему-то стоны о муках репрессированных не сходят с экранов и страниц СМИ, а целесообразность жертв военного времени все более и более ставится под сомнение.
Сейчас я задам риторический и на первый взгляд циничный вопрос: что лучше 10 лет отсидеть или один раз погибнуть? А теперь поясню, что имею в виду. На конкретном, не придуманном примере.
Моего деда по маминой линии призвали в армию в августе 1943 года. Ему было 39. До своего 40-летия он не дожил 2,5 месяца – погиб 19 января 44-го под Ленинградом. По получении похоронки мачеха (родная бабушка умерла, когда маме было шесть лет) быстро определила обеих падчериц в детский дом и практически прекратила с ними общаться. Через год младшая мамина сестра простудилась и умерла от воспаления легких. Еще через два месяца умерла бабушка.
Теперь представьте. День Победы. И 14-летняя девчонка (15 исполнится через две недели), у которой никого во всем этом мире. А ее столичные (и просто городские) сверстницы возвращались с родителями из эвакуации, встречали отцов, отсидевших свои сроки, или вышедших по УДО или очередной амнистии, особо не голодали, не бедствовали и спокойно продолжали обучение в средней школе. Мама через три года окончила педучилище, поехала по распределению в самый глухой, медвежий угол Вологодской области, в который даже репрессированных не ссылали. Ее сверстницы (дочки репрессированных) поступали в престижные (или не очень престижные) вузы. По окончании обязательной отработки мама вернулась в родные места. Еще через три года поступила заочно в вуз, но окончить не смогла – вышла замуж, дети родились. Она все-таки получила высшее образование. В 42 года. Два года к тому времени будучи вдовой. Потому, что ее муж (мой отец) тоже прекратил обучение после седьмого класса и пошел работать трактористом в лесу. Не потому, что в семье нечего было есть – в лесопункте некому было работать, все ушли на войну. Ядовитые испарения от топки трелевочного «котика» (газогенераторный трактор КТ-12) безвозвратно подорвали детское здоровье, и к 40 годам сердце износилось полностью.
Так вот, ни разу за всю жизнь я не слышал от нее ни одной жалобы на свою судьбу, обвинений в чей-то адрес, требований особого к себе отношения. Она не отделяла свою судьбу от судьбы страны и искренне верила в то, что тяготы и лишения она переносила вместе со всем народом.
Второй мой дед на войну не попал. Бронь была – работал механиком на речном пароходе, да и по возрасту – в апреле 41-го ему уже исполнилось 45. Но на пенсии прожил только четыре года. Родной брат бабушки прошел всю войну, был несколько раз ранен, в том числе дважды тяжело. До пенсии не дожил, умер в 47. Родная сестра деда пережила блокаду, потеряла в ней двух двоюродных братьев. Отец жены тоже в 14 лет ушел в партизаны (на территории Белоруссии), с приходом Красной Армии был призван установленным порядком (хотя 18 еще не было). Прожил на пенсии меньше года. Мама жены оказалась на оккупированной территории, была вывезена в Германию. После освобождения вернулась на родину, и ни в какой ГУЛАГ, естественно, не попала. Всю жизнь они с мужем (уроженцы соответственно Украины и Белоруссии) прожили и честно проработали в Подмосковье. А ведь многие и многие «жертвы политических репрессий» по отбытии срока прожили очень долгую, очень насыщенную и очень обеспеченную жизнь.
В моем родном селе я не знаю ни одного репрессированного, ни одного военнопленного, власовца, диссидента. Не знаю и таких семей. Зато практически в каждом доме вдовы и сироты погибших, инвалиды, ветераны. Жили в селе и блокадники. А вот троцкистов и других контрреволюционеров не было. Даже после того, как в 90-х эти категории стали героизировать, ни одного на свет не вылезло.
И ни разу, ни от кого из моих родных, их друзей и знакомых я не слышал ни слова упрека в адрес Советской власти (центральной или местной), не слышал скулежа по поводу перенесенных ими страданий. Так почему же я должен сочувствовать вовсе не знакомым мне людям, степень лишений которых (по сравнению с моими родными и знакомыми) для меня далеко не очевидна?
Откуда взялся миф о репрессиях и как подогревался, – понятно. Просто было, кому его формировать и развивать. Из приведенных выше данных видно, что как минимум пятеро из шести репрессированных вернулись из лагерей, мест ссылки и высылки и имели возможность долго и нудно рассказывать своим чадам и домочадцам (преимущественно – «кухонным интеллигентам») все, что хотели. Из тех, кто ушел на войну, не вернулся каждый третий (от числа мобилизованных) или каждый второй (из числа тех, кто попал в действующую армию). Да и те, кто вернулся, не торопились жаловаться на судьбу. Им просто было не до этого – надо было работать, восстанавливать разрушенное, растить детей и строить будущее.
Почему же сегодня со всех сторон меня пытаются убедить в том, что я должен чувствовать себя ущербным, неполноценным, закоплексованным только потому, что среди моих родных и близких не было уголовников, троцкистов, заговорщиков, трусов, дезертиров, власовцев, потомственных бездельников и нытиков? Я ведь такой не один. Нас – большинство. Нас – подавляющее большинство. Нас, чьи отцы, деды и прадеды пострадали от войны, в 60 раз больше тех, кто пострадал от так называемых «сталинских репрессий». Так почему же нас понуждают, заставляют осуждать, поносить, ненавидеть тех, кто ничего плохого (имею в виду все руководство СССР всего периода) для наших семей не сделал? Я к этому немногочисленному и разноголосому хору обличителей не присоединюсь никогда. Но буду настаивать на том, чтобы в государственной политике по этому вопросу учитывалась позиция подавляющего большинства населения, а не ограниченной (численно и интеллектуально) группки невесть откуда взявшихся кликуш.
Миф о правящей партии
В заключение еще об одном мифе, имеющем непосредственное значение для современной политической системы России.
То тут то там время от времени приходится сталкиваться с сравнением нынешней «Единой России» с КПСС (и не только последних лет существования СССР). Постепенно в умы подрастающего поколения вдалбливается мысль о том, что новая «правящая» партия взяла от своего советского прототипа все самое лучшее и, соответственно, полностью очистилась от недостатков. Те же, кто жил и работал в то время, видят, что дело обстоит с точностью наоборот. И в этом, по моему глубокому убеждению, повинна мифология «кухонных интеллигентов».
Ни для кого не секрет, что в советское время партийные органы строго следили за социальной структурой КПСС. В частности, количество служащих (интеллигенции) не должно было превышать количества рабочих. Это составляло весьма серьезное препятствие для вступления в партию работников обычных НИИ и прочих аналогичных структур. С серьезными, деятельными НИИ ситуация была другой – значимость и существенность поставленных перед ними задач обуславливали целесообразность использования двойного контроля и повышенной требовательности к руководителям научных коллективов и их ведущим сотрудникам.
По большому счету партийные организации в полубесполезных структурах были не очень-то и нужны. Им попросту нечего было обсуждать на партсобраниях (помните, как у поэта: у них первым был вопрос «свободу Африке», а потом уж про меня – в части «Разное»). Тем не менее ячейки создавались, а мэнээсы, не сумевшие протиснуться в тесные партийные ряды, бродили вокруг помещений, где проходили партсобрания, как Кренкель вокруг палатки (тоже, наверно, легенда) и сочиняли про заседавших анекдоты и небылицы.
Не знаю, откуда появился миф о том, что партийная принадлежность – обязательное условие для занятия высоких постов. Да, некоторые должности (особенно в области воспитательной работы, а также там, где требовался постоянный контакт с партийными организациями) требовали наличия партийного билета. Но ведь даже в самом конце советского периода в составе партии было более 40 процентов рабочих. Подчеркну, именно рабочих, а не «из рабочих» (по происхождению или прошлой деятельности). Они во власть не стремились, но старались использовать партийную трибуну для решения конкретных производственных и социальных проблем конкретных трудовых коллективов. Говорю это тоже не с чужих слов или по выдумке. Помню, как мой отец не нашел общего языка про каким-то технологическим или организационным вопросам с новым (сравнительно молодым – 30 не было) начальником лесопункта. Полгода общие партсобрания лесопункта превращались в арену ожесточенной схватки между руководителем поселкообразующего предприятия и простым трактористом. В конце концов начальник принял сторону более опытного рабочего и далее они уже вместе повышали эффективность производства (разумеется, посредством принятия рекомендаций и решений на партсобраниях, так как непосредственный контакт был затруднен не только иерархически, но и территориально – рабочие места находились на расстоянии до 60 км). Никаких карьерных подвижек моему отцу это не принесло, так как подобная цель и не ставилась.
Позже, уже сам будучи коммунистом, я видел, как проходили партсобрания в армии – когда прапорщик-секретчик мог с трибуны просто размазать полковника-главного инженера, предъявив ему претензии по служебным вопросам (не обязательно связанными с деятельностью критикующего). И никто ни кого не преследовал, никто никому не мстил.
Возможно, миф о необходимости партбилета для карьерного роста был связан с тем, что при прочих равных условиях (а они чаще всего были равными) на должность завлаба назначался сотрудник, хоть чем-то отличающийся от прочих.
Видимо, краем уха слышали «кухонные интеллигенты» (будущие члены «ЕР») и о принципе демократического централизма. Воплотили его в жизнь в соответствии со своими убогими представлениями. Высшие номенклатурщики от «ЕР» регулярно угрожают нижестоящим партийцам разнообразными и жестокими репрессиями, но только за результаты очередных выборов. И решения такие принимаются. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь был исключен из партии (ЕР) или наказан иным способом за провал социальной сферы, за сомнительные связи с криминалом, за чванство в отношении подчиненных и простых граждан. Устав же КПСС предусматривал суровую партийную ответственность еще (помимо перечисленных) за два десятка нарушений, допущенных вне партийной деятельности.
Еще одним, наверно, одним из самых важных мифов кухонной интеллигенции о партийных привилегиях является миф о безнаказанности членов правящей партии. В КПСС-то все было как раз наоборот – ответственность была двойной. Даже если член партии привлекался к административной (не уголовной) ответственности, то выговор по партийной линии обеспечивался автоматически. Материальные последствия при этом не наступали, но удар по психике был мощным – взыскание-то объявлялось на общем собрании.
А вот нынешние «партийцы» думают по другому. Я как-то уже говорил, что проезжая по Кутузовскому проспекту, иногда считаю количество машин, выезжающих на резервную полосу (через сплошную) или на «встречку». Однажды (года два назад) ехал после окончания рабочего дня (в том числе и в Госдуме). Насчитал 192 машины только с «депутатскими» номерами (из них почти половина – «еровских»). «Кухонные интеллигенты», дорвавшись до власти, первым делом вывели себя из-под административной ответственности и усложнили привлечение к уголовной. Ну, не помню я, чтобы секретарь райкома «рассекал» с мигалкой по полям и проселкам (нынешние – рассекают). С трудом могу представить себе, чтобы пьяный партийный функционер нахамил гаишнику. Гаишнику в этом случае ничего бы не было, а вот у партийного деятеля возникли бы очень и очень серьезные проблемы.
Ну и как – может партия, основанная на таких представлениях и принципах, рассчитывать на долгое существование. Думаю, нет. С высокой степенью вероятности могу предположить, что скоро «бывшие» партбилеты не сжигать будут, а прятать, а то и вовсе менять местожительства, уезжая туда, где никто об их «ЕР»-ском прошлом не знает…
Разумеется, в рамках газетной статьи невозможно раскрыть все мифы и легенды, созданные «кухонной интеллигенцией» в годы застоя. Но, и того, что сказано, думаю достаточно, чтобы понять, почему у нас выбрана такая модель государственного устройства, почему у нас такая социальная и экономическая политика. И понять, как относятся власти предержащие к тем, кто эту власть им подержать позволил…
В.Р. ЗАХАРЬИН
