3
Анна Андреевна как-то призналась, что до 14 лет не умела узнавать время. В такое трудно поверить, но, даже если так, в этом есть нечто провиденциальное: гениальная русская поэтесса жила по своему времени, бегущему по известным только ей законам. «Бег времени» – так и назывался ее седьмой (святое число!) сборник.Что войны, что чума? –
конец им виден скорый,
Их приговор почти произнесен.
Но что нам делать с ужасом, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Но она не показывала вида, что пугается этого ужаса. Один современный критик даже полуернически писал: «Кого в 1922 году газета «Правда» объявила лучшим из ныне живущих русских поэтов, кого в 1940-м Шолохов предложил выдвинуть на Сталинскую премию, в 1963-м печатала газета «Металлургист Новокузнецка», а в 1965-м избрали доктором Оксфорда?.. Речь идет об Анне Ахматовой. Если не брать в расчет имевшие место в промежутках хулы и гонения, то получается прямо биография для советской Доски почета…» Мы знаем, конечно, какие были трагические события, семейные неурядицы, невозвратные потери и бытовая неустроенность. Одного мужа Ахматовой расстреляли (Н.Гумилёва), другого сослали (Н.Пунина), трижды арестовывали сына (Л.Гумилёва), но после всех испытаний, в День Советской Армии – 23 февраля 1942 года, она пишет стихотворение, которое было напечатано на первой полосе газеты «Красная звезда» рядом с военными сводками Информбюро:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Но горько остаться без крова, –
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
Она хранила великое русское слово, и потому поэзия ее обрела мировое значение.
В 1989 году по решению ЮНЕСКО весь мир отмечал 100-летие Анны Ахматовой. К 110-летию поэтессы в Москве начало выходить подготовленное ИМЛИ Полное собрание ее сочинений – уникальное издание в шести томах (составители С.В.Ковалёва и Н.В.Королёва), которое успешно завершено и вызвало огромный интерес у всех поклонников творчества Ахматовой. В этом своде вышел редкостный по открытиям последний том – «Биографическая проза. Рецензии, интервью». В нем есть потрясающая главка «Рождение стиха». Привожу этот шедевр с подзаголовком «Искра паровоза» почти целиком: «Я ехала летом 1921 года из Царского Села в Петербург. Бывший вагон III класса был набит, как тогда всегда, всяким нагруженным мешками людом, но я успела занять место, сидела и смотрела в окно на все – даже знакомое. И вдруг, как всегда неожиданно, я почувствовала приближение каких-то строчек, (рифм). Мне нестерпимо захотелось курить. Я понимала, что без папиросы я ничего сделать не могу. Пошарила в сумке, нашла какую-то дохлую Сафо, но... спичек не было. Их не было у меня, и их не было ни у кого в вагоне. Я вышла на открытую площадку. Там стояли мальчишки-красноармейцы и зверски ругались. У них тоже не было спичек, но крупные, красные, еще как бы живые, жирные искры паровоза (какая живопись словом! – А.Б.) садились на перила площадки. Я стала прикладывать (прижимать) к ним мою папиросу. На третьей (примерно) искре папироса загорелась. Парни, жадно следившие за моими ухищрениями, были в восторге. «Эта не пропадет», – сказал один из них про меня»...
И впрямь – не пропала. Если бы мы не знали наверное, что ловила искру паровоза царственная поэтесса Ахматова, то мог бы нарисоваться образ этакой хваткой нэпманши. В том-то и великая загадка несгибаемой и тонкой, живучей и прекрасной русской женщины, которая учит нас мужеству и любви к великому русскому слову. Надо читать ее глубокие, пророческие произведения и узнавать себя. Если вспомнить главную сущность поэта, подчеркиваемую Блоком, – чувство пути, то путь Ахматовой был прям, трагичен и по-державному величествен. Кстати, Анна Андреевна впрямую, как и Маяковский, описала рубеж нового времени – день Октябрьской революции: «На разведенном мосту/ В день, ставший праздником ныне,/ Кончилась юность моя», – писала Ахматова. Что речь идет о 25 октября 1917 года, догадаться нетрудно. Но чем поэту так запомнился разведенный мост, ставший символом раскола в ней самой? Да тем, что прежде питерские мосты днем никогда не разводили. А тут понадобилось провести «Аврору» к Зимнему, и традицию нарушили…
Ахматова, если вникнуть в ее творчество и биографию, с одной стороны, любила и в совершенстве знала город на Неве и творчество Пушкина («Это – мое!»), а с другой – испытывала известную «бездомность и бесприютность» в Ленинграде, где была формально прописана и имела комнату (а с лета 1955 года и литфондовский домик в писательском поселке Комарово), но там же перенесла столько бед, потерь, отчужденности... Московия стала для нее душевным пристанищем. Работая над книгой «Серебряный век Подмосковья», я поразился, как она, истинно русский поэт, любила и понимала Москву, величала, по свидетельствам близких, столицу – матушкой. Трепетно почитала святую Москву-реку от подмосковного тогда села Коломенское с его храмом Вознесения Господня до Коломенского кремля в устье Москвы. О Троице-Сергиевой лавре уверенно говорила, что это лучшее место на земле. Вообще Подмосковье называла ослепительным. Многие произведения разного жанра у Анны Ахматовой связаны с московской землей, написаны здесь или навеяны Москвой и Подмосковьем.
Меня влекут дороги Подмосковья,
Как будто клад я закопала там,
Клад этот называется любовью,
И я его тебе сейчас отдам.
И она отдала это клад всем нам с благоуханием елея и сирени, с лепестками полевых цветов и шипами шиповника. Летом 1914 года Анна Ахматова возвращалась из Киева через Москву в Слепнёво (имение под Бежецком, часть которого принадлежала матери Н.С.Гумилёва – Анне Ивановне; здесь Ахматова бывала ежегодно с 1910 по 1917 год). Случайно на станции Подсолнечная Николаевской ж.д. она увидела Александра Блока, который в это время жил в своем любимом имении Шахматово. Бывают же такие случайные встречи! Вот как об этом событии вспоминала Анна Ахматова через полвека: «Летом 1914 года я была у мамы в Дарнице под Киевом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнёво, через Москву. В Москве сажусь в первый попавшийся поезд. Курю на открытой площадке. Где-то, у какой-то пустой платформы, паровоз тормозит, бросают мешок с письмами. Перед моим изумленным взором вырастает Блок. Я вскрикнула: «Александр Александрович!» Он оглядывается и... спрашивает: «С кем едете?» Я успеваю ответить: «Одна». Поезд трогается». Здесь важна еще одна перекличка: Блок тоже петербуржец, но без Москвы и Подмосковья никогда бы не состоялся как великий национальный поэт.
Весьма дальним, даже не совсем подмосковным районом пребывания Ахматовой остается коломенская земля. Она широко раскинулась по Оке и нижнему течению Москвы-реки. Это, конечно, особое княжество, необозримое поле для любого пишущего и вспоминающего. Достаточно сказать, что тут одних памятников истории, архитектуры и культуры – 420! Теперь появились и ахматовские. В разгар бабьего лета, 16 сентября 2006 года, у дома Луковникова, что у Пятницких ворот, собрались коломенские почитатели творчества Анны Ахматовой, чтобы отметить три круглые даты, исполнившиеся в том году. Семьдесят лет назад Анна Андреевна впервые посетила Коломну. Поднималась на кремлевские стены, безуспешно разыскивала дом писателя Пильняка. В память об этом на коломенском Арбате установлена мемориальная доска и посажен куст дикого шиповника, вдохновившего когда-то поэтессу на создание строк:
По той дороге, где Донской
Вел рать великую когда-то,
Где ветер помнит супостата,
Где месяц желтый и рогатый, –
Я шла, как в глубине морской...
Шиповник так благоухал,
Что даже превратился в слово,
И встретить я была готова
Моей судьбы девятый вал.
Как известно, встретив все девятые валы, умерла Анна Андреевна Ахматова на подмосковной земле, под Домодедовом, в санатории 4-го Главного управления Минздрава СССР утром 5 марта 1966 года. Так что последний ее пейзаж, тогда очень красивый – подмосковный, с излучиной реки Рожаи. Теперь этот факт вошел в рекламу санатория. Первая гражданская панихида состоялась во дворе морга Института скорой помощи им. Н.В.Склифосовского утром 9 марта, но еще раньше, 7 марта, стараниями пианистки Марии Вениаминовны Юдиной в церкви Николы в Кузнецах о. Всеволод отслужил панихиду по Анне Андреевне.
Суровый Ярослав Смеляков написал известные строки:
Сам протодьякон перед Богом
Ей отпевал ее грехи,
А было их не так уж много –
Одни поэмы да стихи…
У стен замоскворецкого храма, где крестили мою младшую внучку Марину, я думаю о глубокой теме: Ахматова и православие. Как тут снова не вспомнить, что Троице-Сергиеву лавру Анна Андреевна называла лучшим местом на Земле.
Огромная загадка для меня: почему об Ахматовой вспоминают, судят, толкуют те, кто был ей глубоко чужд по мировоззрению, по традиции – от «ученика» Иосифа Бродского до народного артиста СССР, оказавшегося антисоветчиком, Алексея Баталова? В воспоминаниях Ахматовой о Н.С.Гумилёве есть знаменательная запись: «Когда в 1916 году я как-то выразила сожаление по поводу нашего в общем несостоявшегося брака, он сказал: «Нет – я не жалею. Ты научила меня верить в Бога и любить Россию». Чтобы так сказал мужественный поэт, путешественник и дважды георгиевский кавалер!.. Можно себе представить, какова была нравственная сила Ахматовой. Даже пересмешник В.Ардов, у которого Ахматова останавливалась на Б. Ордынке, касаясь этой темы, оставлял шутливый тон: «Я склонен полагать, что Ахматова как бы святая, так как она не обладала никакими пороками, была необыкновенно добра... Она была очень верующая. Главное, она чтила христианскую этику».
Тема Страстной недели (и связанное с ней понимание личной жертвы, жизни как крестного пути, идеи искупления и высокого смысла страдания) занимает особое место в поэзии Ахматовой. В ранний период она особенно сильна в стихах о войне 1914 года, событиях 1917 года и непрерывных личных утратах. Вся Россия знала, что день объявления войны 1914 года пришелся на день памяти старца Серафима Саровского, который предрек и продолжительную войну, и кровопролитную революцию. Однако, открывая в подробностях страшную судьбу Отечества и Церкви, старец утешал: «...но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе».
Лидия Чуковская рассказывала о поездке с Ахматовой в Сергиев Посад на 1 мая 1953 года: «Отвечая на расспросы... она рассказывала нам о Сергии Радонежском, о возведении лавры... Мы вошли в Патриаршую церковь. На паперти копошились нищие, совершенно суриковские. Анна Андреевна, сосредоточенно крестясь, уверенной поступью торжественно шла по длинному храму вперед, а мы плелись за нею. (Мне в церкви всегда неловко.) Пение было ангельское. Из Патриаршего храма мы вышли в другой, поменьше. Вокруг нас шептались: «Мирские, мирские!» Тут пели не только певчие, но и прихожане. Пение стройное, сильное, будто не люди, а сама церковь поет... Анна Андреевна опустилась на колени перед иконой Божьей Матери, а мы вышли. Скоро она присоединилась к нам».
Как резко, даже помимо воли либералки, проведена черта между Ахматовой и всеми, кто постоянно вился вокруг нее, присвоил потом право вспоминать и толковать ее недостижимый мир! («Мы плелись за нею», «…А мы вышли»). Как будто Богородица свой омофор опустила между Ахматовой и «спутницами жизни»!
Во время одного из московских пребываний Анна Андреевна написала:
Тянет свежесть с Москва-реки,
В окнах теплятся огоньки...
Хотелось бы, чтобы окна не только мерцали телеэкранами, а теплились чаще светом настольных ламп с томиком Ахматовой возле них. Многие даже не понимают, что это и о нашем времени чистогана, лжи, бездуховности, несмотря на все восстановленные храмы, в которых бывала Ахматова, сказала несгибаемая женщина: «Час мужества пробил на наших весах».
Александр БОБРОВ.
