1Накануне дня рождения Гоголя возвращаются в родные гнездовья из африканских далей любимые птицы славян – аисты. По подсчетам орнитологов, около 25 тысяч их прилетают на Украину. Аист всегда был символом тоски по родине, о нем слагают песни: «Кличу: кру-кру, в чужинi умру, заки море перелечу – крилоньки зiтру». Нам теперь не за два моря, конечно, на Украину добираться, крылья стирать, но через два таможенных кордона с недосыпанием приходится ехать.
Снова легли гоголевские дороги по Украине, хоть много писал я и про колыбельные его полтавские пенаты, и про нежинские учебные годы, и даже про лечебные Саки в Крыму, да вдруг понял: а как же про столичный Киев не сказать? И вот накануне юбилея приехал в который раз сюда – на днепровские кручи.
В чем дух праздника?
Осенью 1831 года вышла в свет первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки», высоко оцененная Пушкиным. Ему понравился в ней истинно народный, здоровый взгляд на юмор, малороссийская яркость и образность языка. Ну а ловким книготорговцам и неискушенным читателям особенно нравилось то, что на первый взгляд она напоминала модные в то время «готические романы» с чертями, привидениями и прочей мистикой. Но все это подавалось в яркой украинской обстановке и с таким остроумием, что наборщики в типографии, говорят, хихикали во время работы. Автором (точнее, «издателем») книги подписался безызвестный пасечник Рудый Панько. Впрочем, секрет псевдонима был быстро раскрыт, и читатели впервые узнали имя писателя с Полтавщины – Николая Гоголя. Вторая книга «Вечеров…» появилась уже в следующем году, и здесь в повествование «Страшная месть» с первых строк врывается Киев: «Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына…» А спустя несколько разделов читаем бессмертное, хрестоматийное: «Чуден Днепр при тихой погоде…».
Так вошел в литературу гоголевский Киев. Обширные киевские описания появились в «Тарасе Бульбе» и «Вие». В то время сам Гоголь прямо-таки бредил возможностью устроиться на профессорскую кафедру Киевского университета, который открылся в 1834 году. Это было реально: ведь ректором назначили его друга – ученого Михаила Максимовича. Писатель уже мечтал о жизни в «прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками, со своими как бы гармоническими обрывами, и подмывающий ее мой чистый и быстрый, мой Днепр». Он даже просил Максимовича присмотреть ему домик с садиком «где-нибудь на горе, чтоб хоть кусочек Днепра был виден из него». Однако не сложилось. И в 1835 году Гоголь приехал в гости к Максимовичу, уже не особенно настаивая на своих былых планах. Тот жил тогда недалеко от лавры, потом здесь появился угловой дом на улице Январского восстания, а теперь изменника – Ивана Мазепы. Полтавчанин Гоголь всегда помнил, как мужественно сражались со шведами его земляки, преданные Мазепой. Ректор Максимович был занят в университете, а писатель целыми днями бродил по городу.
То был первый визит Гоголя в Киев, о котором есть документальные упоминания, но, судя по ярким киевским реалиям на страницах его книг, Николай Васильевич бывал здесь и раньше. В последний раз он приезжал в жаркие дни конца мая 1848-го, при возвращении из паломничества в Иерусалим. Остановился Гоголь у школьного приятеля Александра Данилевского. Данилевский в то время принимал экзамены в пансионе при гимназии, а его гость скучал в одиночестве и хандрил. Но и работал, конечно. Еще в марте 1845-го Гоголю от императора Николая Павловича был назначен трехгодичный пансион по тысяче рублей в год серебром; царский наследник Александр Николаевич добавил от себя такую же сумму – огромная творческая стипендия по тем временам, позволявшая путешествовать по Европе и спокойно писать, не думая о хлебе насущном.
Имя Николая Гоголя осталось на карте города, где он так и не поселился. К 50-летию со дня смерти, в 1902 году, одну из улиц назвали Гоголевской. Сейчас на ней есть очень интересный «дом с кошками». Тогда же на фасаде Троицкого народного дома (нынешнего Театра оперетты) появился бюст Гоголя, сохранившийся до сих пор. В честь Николая Васильевича называли потом школы, библиотеки, его пьесы не сходили с театральных сцен. На Андреевском спуске запечатлели в духе уже нового времени постмодернистский гоголевский «Нос». А в 1982 году скульптор Александр Скобликов изваял на Русановке – в микрорайоне, прозванном из-за обилия днепровских рукавов киевской Венецией, – памятник писателю. Бронзовый Гоголь теперь смотрит с набережной, чуден ли Днепр при тихой погоде. Правда, если в природе она бывает тихой даже капризной весной, в общественно-политической жизни Украины сплошные ветродуи да раскаты грома.
Сразу скажу: внешне о приближающемся юбилее великого сына Малороссии в мартовском Киеве ничто не напоминало. Помню, как Москва накануне 200-летия Пушкина была наводнена изображениями поэта, растяжками, афишами, плакатами со стихами. До дурости доходило: портрет Пушкина висел набекрень среди кроссовок в витрине, а в центре столицы красовался плакат с изображением Александра и Натали и со строчками А.К.Толстого: «Средь шумного бала, случайно…» Но и этот чиновничий перебор говорил об официальной подготовке. Творческая, издательская жизнь российской столицы тоже прошла под знаком юбилея. В Киеве – далеко не так.
А вот в полюбившемся мне Миргороде еще осенью был открыт памятник Николаю Васильевичу. Памятник Гоголю высотой около трех метров стал основой целого комплекса, посвященного великому писателю и героям его произведений. По решению местных властей, монумент установлен недалеко от знаменитого курорта, на набережной легендарной Миргородской лужи, которую Гоголь красочно описал в повести «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Сейчас сия «лужа» представляет собой благоустроенное озеро, по которому плавают лебеди, а на набережной, среди плакучих ив, высится еще один монумент – миргородцам, павшим в борьбе с фашизмом. (Кстати, на Украине весной открыт уже третий(!) памятник пособнику фашистов Роману Шухевичу.) В Киеве ничего подобного и заметного в честь 200-летия Гоголя не возвели. Вообще к юбилею Гоголя готовились без особого подъема, наверное, в политических и газовых битвах не до этого было. Например, ведущий научный сотрудник Института литературы им. Т.Г.Шевченко НАН Украины и руководитель Гоголеведческого центра в Нежине П.В.Михед ничего яркого поведать не мог.
– Указ президента Ющенко был подписан еще 18 августа прошлого года. Он содержал целый ряд поручений правительству. Было предложено обратиться в ЮНЕСКО с ходатайством придать гоголевскому юбилею международный масштаб под эгидой этой организации. Планировалось проведение международного научного симпозиума в Киеве, Полтаве и Нежине, театрального фестиваля в Киеве. Выделены кое-какие средства на завершение реставрационно-ремонтных работ в литературно-мемориальном музее Н.В.Гоголя в с. Великие Сорочинцы Миргородского района Полтавской области.
Убежден, если бы приближалось 200-летие Шевченко, город даже внешне выглядел бы совсем по-другому. А тут духа праздника не ощущаешь. Не хочу сталкивать или вдаваться в поверхностные сравнения, замечу лишь по сути и твердо, что при всем ревнивом отношении, при всех крайностях (если не сказать резче) прибирание к рукам гения русского и украинского народа вроде спекулятивного перевода «Тараса Бульбы» на уже другой, не гоголевский малороссийский язык – Гоголь, увы, не стал главным духовным поводырем незалежной Украины. Почему же такая несовместимость? Жаль. Много пророческого, неустаревающего, плодотворного даровал он миру и России с Украиной.
Начнем с нуля?
Напомним слова Поля Валери, заметившего, что Европа, в которую так рвется Украина, явила миру три высочайшие вершины – античную культуру Древней Греции, итальянское Возрождение и русскую литературу XIX века. Правда, французский поэт говорил о духовном, не скатываясь до таких святых политиканских коров, как либерализм и демократия. То ли не до них ему было, то ли он предчувствовал, куда это все заведет, если сам президент Франции недавно заявил: «Серьезность нынешнего кризиса, его глубина требуют фундаментальных перемен. Нам надо вновь начать строить капитализм с нуля, сделав его более моральным». Но нам-то в отношении третьей ценности – великой литературы, сотворенной и Гоголем в первую голову, не надо начинать с нуля. Однако многим хочется. Отсюда – переводы Гоголя на современный украинский язык даже в собрании сочинений. О несообразности не раз писалось на этих страницах. Замечу только, что язык Гоголя – волшебный сплав летучего, поэтичного малороссийского говора XIX века и тогдашнего молодого, свежего, энергичного русского литературного языка. Многие справедливо считают, что его вообще невозможно перевести на современный украинский – утяжеленный, переполненный полонизмами, негибкий из-за попыток выдумать свои особливости и потому так пестро сформировавшийся. Его испортили года политиканского гнета, псевдоевропейскости? Потому-то мы легко понимаем украинские народные песни, стихи основоположников украинской поэзии, начиная с Ивана Котляревского до Тараса Шевченко, созданные на поэтичном, чистом малороссийском наречии, не испорченном позднейшими напластованиями и нововведениями, порой совершенно ненужными.
Язык – объединяющее начало нации. Языковая политика – оселок демократии. Тут ее, на Украине, нет и в помине. За «народное счастье» и торжество демократии в цветочном веночке борются 162 зарегистрированные политические партии и 2782 разного рода гражданских формирования. Число их неизбывно растет. Как собрать это лоскутное одеяло, сшитое усилиями Российской империи и подаренное в нынешних границах победителем Сталиным, включая сюда хрущёвский преступный подарок – Крым? На это я всегда пытаюсь найти ответ, находясь на Украине, но у меня голова кругом идет всякий раз, когда пытаешься вникнуть. Гоголь очень любил бродить по Подолу, где находится центр просвещения и мудрости Украины – Киево-Могилянская академия. Вот что предрекает ныне ее сотрудник Дмитрий Дроздовский: украинского народа не будет существовать по двум причинам (а он существовал, единый народ-то?), «потому что народ – это идея, а «элита» сегодня уже не видит ничего «идеального», а во-вторых, потому что сам народ, растравленный чувством национального беспамятства, утопая в цинизме, распадется на кучку кланов, что-то наподобие мелких феодальных сообществ. И история начнется сначала. Хорошо хоть, если начало останется после руин».
Да, я согласен, что пособники и продолжатели дела Бандеры в Галичине и потомки Ярославны из русского Путивля, переданного зачем-то после войны из Курской области в состав Украины, представляют собой совершенно разные сообщества. Тем более надо учитывать это, не навязывать железную националистическую идею, а искать общее начало. Интересно, по Дроздовскому, Гоголь-то входит в фундамент такого послеруинного начала? А ведь гений со своих выстраданных позиций тоже думал об общем и говорил профессору Московского университета Бодянскому:
«Нам… надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочнению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров. Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс — это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой невозможно. Нет, Осип Максимович, не то нам нужно, не то. Всякий, пишущий теперь, должен думать не о розни; он должен прежде всего поставить себя перед лицо Того, Кто дал нам вечное человеческое слово...».
Как поставить себя убежденно и просветленно перед Божиим лицом, если, скажем, в сельскохозяйственной Кировоградской области, где за выживание Кировограда в условиях кризиса бьется чуть ли не единственный мэр областного уровня – коммунист Владимир Пузаков, зарегистрировано аж 28 религиозных организаций?! На Украине несколько официальных церквей, по внешнему виду не определишь уже, какой собор из новостроев какой конфессии принадлежит. Ничего решительно не поймешь, кроме одного: раскол всегда на руку тем, кто рвется к власти, кто паразитирует на шее многострадального народа. Они любую идею могут высосать из пальца. Например, заместитель директора Института социологии Евгений Головаха заявляет, что на Украине не осталось идеологических партий (царит лишь одна «идеология» – урвать). Но при этом сотрудник академического института начинает мечтать о галушках, летящих в рот: «Реально необходима сейчас идеологическая партия, причем идеология ее должна объединять значительную часть населения. Какая это может быть идеология? На мой взгляд, это идеология западной социал-демократии, мягко ориентированная на европейскую интеграцию и без жесткой привязки к этническому фактору».
Понятно, что теперь выстраивают такую партию с ее прозападным лидером Арсением Яценюком, но читаешь и в голову не возьмешь: неужели Головаха не знает своей страны: от хитроватых селян до распоясавшихся чиновников? Например, ближе всего к Европе, конечно, Львов. Там прихватили на миллионных взятках председателя апелляционного суда Игоря Зварича, которого задерживали аж бойцы «Альфы». Заместитель генерального прокурора рассказал на днях журналистам, что служитель Фемиды на западный образец не только взятки брал, но еще устраивал сексуальные оргии в своем важном кабинете. Так сказать, «мягкая ориентация на европейскую интеграцию».
А что россияне?
Доложу, что россияне, особенно те, что обрыдли и обделались в самой России, полюбили выступать в украинской либеральной прессе. Например, заметку к 85-летию советского прозаика-фронтовика в киевской русскоязычной газете «День» написала… Валерия Новодворская. Она, конечно, все свела к «Тишине», к теме репрессий. Ее прочтешь – не поймешь, кто же остановил Манштейна у Сталинграда, кто брал немецкие города… Но помоев даже у Новодворской было меньше, чем прежде. Однако согласитесь, что заметка в антироссийском «Дне» похожа на пьяный бред из «Майской ночи» – Новодворская да к юбилею Героя Соцтруда.
Зато абсолютно в своем духе в той же газете выступил брат главного приватизатора, электрика, а теперь нанотехнолога – Игорь Чубайс, который принялся рассуждать о русской истории, выдавая себя за главного россиеведа. Националистическая газета «День» представляет его пышно как ученого, директора центра по изучению России Университета дружбы народов (ох, ты! – а все институты РАН и прочие университеты не Россию изучают?), доктора философских наук, а он выступает с поверхностной рецензией на… телефильм Алексея Пивоварова «Ржев. Неизвестная битва Георгия Жукова». Как филолог с телевизионным опытом не могу себе представить, что можно строить теорию на поверхностном журналистском произведении: ведь это всегда на ТВ – опрощение, а то и опошление научных изысканий. Правда, в конце апологет Пивоварова решил порассуждать сам. И он несет нечто невообразимое для ученого: «Было ли в советской истории что-то хорошее – да, было. Но то мрачное, что присуще тоталитаризму, обесценило все положительное… Выход из кризиса – на пути преемства (насколько оно еще возможно) с исторической Россией. Восстановление своей идентичности должно проходить с учетом западного опыта и с исключением из нашей жизни мрачной советчины. Такой рецепт может быть интересен и для наших соседей».
Напомню, что Гоголь очень хотел преподавать украинскую историю в Киевском университете, но место было занято. Он уже собрал много материалов. Немыслимо представить, чтобы он взял да и выкинул из прихотливой и трагической истории Малороссии любые 75 лет. Сравните: в российской истории это продолжительность правления Петра Великого и трех императриц, в неспешном ХVII веке. Ну что, зачеркнем, выкинем и соединим напрямую, как при монтажной телесклейке? От этого собственного вопроса да с опытом стремительного и жесткого ХХ века становится просто смешно на пронизывающем мартовском ветру, на днепровских кручах, над которыми появились первые аисты. Они верны родине, всегда возвращаются к своему гнездовью, как бы ни был труден путь к нему и чем бы не привлекали более теплые страны. Надо нам, славянам, учиться этому, а великая русская литература и краса ее – Николай Гоголь – поможет! Надо только духовно дорасти до него.
А то в еженедельнике «2000», который публикует порой убедительные и разоблачительные статьи о художествах украинской власти и ограниченности «оранжистов» (несколько раз цитировал ее авторов в путевых заметках), вдруг встретилась самоуверенная и недалекая статья неведомого Качмарского «200-летний Гоголь» – вернее, его отповедь на возмущения уважаемых читателей, которые не восприняли его предыдущую статью «Гоголь – гений фальши?». Журналист петушится и по непонятному праву поучает с гонором всех – от преподавателя из Ровно до классиков русской литературы: «Дело в том, что невозможно любить одновременно «Выбранные места...» и «Письмо Белинского», потому что эти вещи по природе своей антагонистичны. «Письмо Белинского» и возникло-то как гневная отповедь на книгу Гоголя. Так что в этом случае приходится выбирать: или-или».
Заметим, что «любить» – здесь неуместное слово: великие произведения – это не барышни и не блюда. В русской литературе такого выбора: или-или, слава Богу, никогда не было. Она вся – идейная полемика, боль и открытость. Уж как при жизни спорили насмерть почвенник Аполлон Григорьев и демократ Добролюбов, а лежат прямо рядом на Волковом кладбище да и в сознании образованного человека прекрасно соседствуют. Так же, как долго не терпевшие друг друга гении – Толстой и Тургенев. Надо осознавать, что все эти столкновения – яркие проявления противоречивых и редкостных русских натур, осуждать и поучать их задним числом рядовые читатели и бесчисленные обозреватели вроде Качмарского просто не вправе.
Где же ревизор?
Вернулся в Москву прямо накануне юбилея. Ну, а что в столице? О, здесь шли сплошные анонсы программы Леонида Парфёнова «Птица-Гоголь» по Первому. Тут мы научились юбилейные деньги щедро осваивать и заграничные съемки производить – мимоходные для Гоголя Краков и Париж посещать, не говоря уж об Италии. Да, хорошо знакомые адреса, а вот сегодняшнее чествование Гоголя на родине или открытие нового памятника писателю на крымском курорте Саки – ни один канал не показал. Туда оперативно тащиться неинтересно. Хоть 9-й фестиваль детской книги на Новом Арбате с гоголевскими персонажами ТВЦ показал…
Надоели парфёновские «зримые образы» – с уткой «гоголь» на руках, с лепкой вареников в кадре, с туфельками на лестнице Зимнего, но посмотрел обрывочный и произвольный по трактовке телефильм, где пытаются рассказать об авторе «Мертвых душ» – по анонсу – «не как об основателе реализма в русской литературе (а это мнение многие годы имело весьма широкое распространение), а как о модном и актуальном писателе-авангардисте, рождавшем произведения доселе небывалые, исполненные волшебства и фантасмагорий». Во-первых, основатель реализма у нас – Пушкин, а Гоголь, по определению Белинского, творец натуральной школы. Во-вторых, ни то, ни другое не отменяет небывалого стиля, волшебства и образного богатства. Особенно убивает певица Земфира, которая жестяным голосом читает в кружащихся листках бессмертные тексты без всякого выражения. А чего стоит такой пассаж: «То, что «Ревизор» – это пьеса, каких еще не бывало... не понимает вообще никто. Стремительная завязка – пренеприятное известие, к нам едет ревизор! Стремительная развязка – немая сцена, ах! А куда вся интрига? В никуда. Пьеса называется «Ревизор», а ревизор на сцене даже не появляется». Какой школьный подход! Да читал ли Парфёнов самого Гоголя? Он ясно пишет: «Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот – наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя… Лучше ж сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее. На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей!»
О, сколько обезображено и разворовано душевной казны за последние годы! Особенно – с помощью ТВ и лично Парфёнова, который вдруг антигоголевски утверждает, что в пьесе ревизора-то и нет. Ну да, коль нет его, то бишь совести в душе, то где ж тут аллегорию в комедии рассмотреть…
В чем относительная польза даже таких самонадеянных программ и ляпов? Они еще раз доказывают, насколько бездонен и современен Гоголь в своих произведениях, метаниях, откровениях. И каким необманным критерием выступает все его творчество, которое показывает, насколько упал уровень современной рыночной, раскрученной, премиальной литературы и вообще – всех идейных поисков и полемик. Гоголь предрекал: «Знаю, что мое имя после меня будет счастливее меня, и потомки тех же земляков моих, может быть, с глазами, влажными от слез, произнесут примирение моей тени».
Произнесли ли, убоялись ли главного ревизора? Нет у меня на берегах Днепра утвердительного ответа на последний вопрос.
Александр БОБРОВ
