2
Вспомним поименно эти села: Михайловка, Веселенькое, Харьковка, Захаровка, Богодуховка, Валки, Топан, Бускудук, Буденовка, Бессоновка, Пятиугольное, Малоромановка, две деревни, располагавшиеся у озер Чепулдук и Войково…
Все ли в памяти?
«Деревенька моя, деревянная, дальняя», «Ты в легком платочке июльского облака…» Сколько нежности, любви, доброты и приятной грусти в словах и мелодии этой простой песни о деревне! Правда, в нашем случае она была не деревянной, а в большинстве своем саманной.
Драматической судьбе деревни посвящен рассказ великого русского писателя Валентина Распутина «Прощание с Матерой». Село Матера было затоплено, потому что разворачивалось грандиозное строительство ГЭС. Это было большим горем, трагедией для жителей Матеры, вынужденных оставить навсегда родные жилища. Могилы своих предков, то есть то, что зовется малой родиной и что человек не забывает до конца своих дней. В многочисленных публицистических статьях Валентин Распутин воспринимал гибель русских деревень как личную драму и трагедию. «Погибнет русская деревня – не выжить и России», – предостерегал нас великий писатель и гражданин земли русской. А по статистическим данным, за последние двадцать пять лет навсегда исчезли двадцать пять тысяч деревень.
Нет, кулундинские деревни исчезали не по причине грандиозных строек. Они исчезали по причине непродуманных планов. Происходило объединение деревень, где был отдельный колхоз, в более крупные совхозные хозяйства. Центральные усадьбы выживали, даже благоустраивались, а отделения хирели и исчезали.
А ведь эти колхозы, существовавшие в отдельных деревнях в годы Великой Отечественной войны, можно сказать, спасли нашу страну, потому что снабжали Красную Армию продовольствием. Они, деревенские колхозы, были героическими тружениками. Да, была железная дисциплина, строгие порядки. Но ведь было тяжелейшее военное время и, может быть, эта железная дисциплина сыграла решающую роль в разгроме врага, обеспечила нашу Победу.
Было холодно и голодно, трудились с рассвета до полуночи. Трудились не покладая рук наши матери, старшие сестры и братья-подростки, а все взрослое мужское население воевало на фронтах Великой Отечественной. В военные годы детям пришлось познать голод, холод и самим приобщиться к крестьянскому труду.
Была война. Но в каждой деревне были школы, клуб, колхозные скотные дворы, овчарня, бычарня, конюшня, свинарник, кузница, плотницкая, баня, амбары и прочее. Жизнь кипела, несмотря на то, что мало было техники. В колхозы из МТС присылали забытые теперь тракторы ХТЗ, «Универсал», ЧТЗ, комбайны «Сталинец». Но основной тягловой и рабочей силой были лошади и быки, да в основном женские руки. И пшеницу и сено косили теперь напрочь забытой косилкой, запряженной парой лошадей. Одним словом, колхозники той поры совершили великий трудовой подвиг, может, даже не осознавая его.
Задача современной школы, средств массовой информации заключается в том, чтобы не выискивать и не преувеличивать недостатки советского прошлого в угоду либеральной публике. Недостатки и трагические ошибки были, но ведь их и сейчас полно. Нам нужно добиваться, чтобы современное молодое поколение помнило и знало ратный и трудовой подвиг своих дедов и бабушек, прадедов и прабабушек, без великого подвига которых у них не было бы и сегодняшнего благополучия.
Наверное, если не золотым, то хотя бы бронзовым веком русской деревни можно назвать вторую половину 60-х годов, 70-е годы и первую половину 80-х прошлого века. В крупных селах появились целые улицы добротных домов, особнячков. Были построены новые современные школы, дома культуры. В селе Семеновка в центре возник довольно приличный архитектурный ансамбль красивых зданий, окружающих удобную и просторную площадь. Очень выгодно выглядело село Курек. В поселке Октябрьском, селе Константиновка были неплохие спортивные комплексы и спортивный зал в Октябрьском. На центральной усадьбе совхоза «Победа» бурлила жизнь; мехмастерские, автогаражи, стройдвор. Сейчас всё заброшено и выглядит удручающе. В Белоцерковке, некогда процветающем селе-труженике, осталось 13 домовладений. В Воздвиженке, Константиновке десятки заброшенных добротных домов. Русская деревня пережила много трудных периодов: коллективизацию, раскулачивание, а после развития 70–80-х годов случилась новая напасть – расколлективизация, породившая безработицу, обезлюживание деревень, закрытие школ, домов культуры, деградацию хозяйственной инфраструктуры и отток молодых людей из села из-за неустроенности и неприкаянности…
Может сложиться мнение, что автор этих строк сгущает краски про сегодняшний день.
Да, жизнь не стоит на месте. Всё течет, всё изменяется. Уровень благосостояния не идет ни в какое сравнение с тем, что было в предвоенные, военные и послевоенные годы. Но оно было бы в разы лучше, если бы не сотворенные нами «лихие девяностые», на которые буквально молятся тоже лихие приватизаторы. И крепостное право не исчезло в XXI веке. Сегодня миллионы граждан почти на всю жизнь получили банковскую кабалу. Ипотека, покупка автомобиля и так далее – и человек уже крепостной. Нанятые банками коллекторы еще более жестоки и бесчеловечны, чем помещики-крепостники. Сегодня гайдаровская элита обещает рост экономики при условии выхода граждан на пенсию в 63 года для женщин и в 65 лет для мужчин. А где рабочие места? Их становится все меньше и меньше. И в этой связи возникает вопрос, названный поэтом закорюкой из закорюк!
А верной ли дорогой идем мы, бывшие недавно товарищи?
П. ПОНОМАРЕНКО,
с. Кулунда
ВСЁ тут в точку. Хотя по некоторым штрихам автору можно что-то и возразить и что-то добавить. Скажем, режет слух фраза «непродуманные планы».
Да и фраза «Русская деревня пережила много трудных периодов: коллективизацию, раскулачивание, а после развития 70–80-х годов случилась новая напасть – расколлективизация, породившая безработицу, обезлюживание деревень, закрытие школ, домов культуры деградацию хозяйственной инфраструктуры и отток молодых людей из села из-за неустроенности и неприкаянности» не во всем вызывает согласие. А то и протест.
Я бы тут доводы автора разделил на две части: вот господа и товарищи – это наше, а вот это – ваше.
Иначе трудно ответить на вопросы, поставленные в письме о памятнике.
Можем ли мы согласиться на такую постановку вопроса?
Да никоим образом!
Матера, воспетая гением известного писателя, как к судьбе ее и судьбам населявших ее персонажей горько ни относись, – все-таки частный случай советской действительности.
Да, попали во время социалистической индустриализации под затопление деревни.
Но ведь это было во время созидательного переустройства страны! И если попадали, то затем следовало осмысленное переселение людей культурно и цивилизованно на новое место.
В целом благ тут было для страны больше, чем минусов.
А что до любви к малой родине, то огромное число людей в том же Алтайском крае в те же годы уехали в город в поисках культурной жизни – желая жить в 5-этажке с теплым туалетом и не иметь корову во дворе. О нелегком труде крестьянина той поры писал во многих произведениях другой классик русской литературы Василий Белов. Возьмем того же его Ивана Африкановича из «Привычного дела». И уезжая с насиженных мест, это трагедией они не считали. Напротив.
Да сами и писатели, страдавшие о селе в массе своей (помню среди них только два исключения – Шолохова и Белова), – городской жизни не чурались.
Уехала масса сельского населения в крае – на юг, в теплые края, как говорили тогда в «Алмату».
От малой родины, корней, могил. Без всякого надрыва и запредельных страстей. Тогда ведь нынешних таможенных постов и границ не было.
Но это одна сторона процесса. Пусть процесса в чем-то даже и негативного и оголившего наши села.
Но потом они из «Алматы» обратно поехали. И чаще всего совсем не от большого желания. В массе побросав свое имущество. Порой с одним чемоданчишком.
Вот, мастера культуры, где Матера так Матера!
Но гениальных романов об этом великом и скорбном переселении народа никто пока не написал, чтобы их можно было так же при всяком удобном случае, как распутинский роман, ссылаясь на незыблемый авторитет писателя, цитировать.
Итак, о непродуманности планов, от которых исчезли с лица земли села, о фразе, которая часто гуляет в разговорах людей, порой даже очень благожелательно относящихся к советской власти.
Да, при советской власти села исчезали с лица земли. И причины тому были.
Вот главные из них.
– Индустриализация страны.
(Она действительно потребовала в кратчайшие сроки огромных людских ресурсов.)
Причем индустриализация масштабная, о чем более чем уместно сказать на фоне нынешней масштабной, прямо-таки рекордной, деиндустриализации страны и при более масштабном исчезновении и деградации сел.
– Колоссальные людские и материальные потери во время Второй мировой войны.
– Гигантская гонка разоружения, навязанная нам империалистическим окружением.
Но можем ли мы все эти три фактора отнести к «непродуманности планов»?
То же можно сказать и о коллективизации.
Возможно, и она где-то была проведена напористо и жестко.
Но к тому понуждали обстоятельства: быть или не быть социалистическому отечеству?
Да и можно подумать, что оппоненты и исторические ее «партнеры» (вспомним хотя бы «близкого» тут нам, сибирякам, в доску Колчака) были галантными и изысканными.
Все почему-то считают, что всем всё позволено, а вот советская власть должна была обладать манерами, о чем въедливо ей напоминал своей страстной публицистикой писатель Владимир Галактионович Короленко, как застенчивая гувернантка.
Это ведь тоже вопрос.
Не разделяем мы и мнения ставить в один ряд раскулачивание 30-х годов и коллективизацию с либеральным раскулачиванием колхозов – это явная путаница в понятиях и подмена их.
Да, раскулачивали отдельных людей по социальному принципу, которые были против колхозного строительства и выступали публично против него. Нередко выступали против советской власти и ее представителей с насильственными действиями, которые не приветствует и нынешнее законодательство. И экономическим укладом. А времени на перевоспитание их не было – Гитлер дышал в затылок вместе с контрреволюцией, которая на эту часть населения, не будем заблуждаться, громко делала ставку и при первой возможности ее первую пускала под нож. Сёл советская власть не кулачила. Было в ту пору расселение крупных сел по поселкам, но при малотоварности того сельского производства и при приближении труженика к земле это был плюс.
Да и при царе село не царствовало.
Когда говорят об исчезновении сел в советское время, то как бы тогда само собой встает в полный рост вопрос о положении дел в селе в царской России.
Я пристально изучал историю родного села по переписи населения 1917 года. А также других сел Барнаульского уезда Алтайской губернии. Оно – не царствовало!
Из 100% сельского населения 60% его – цифры вопили – нищета! Две-три десятины земли имел крестьянин и те отдавал в аренду за неимением сил ее обработать. На село если было 4–5 справных мужиков, то это и хорошо. Такой обрабатывал до 4 десятков десятин земли и имел – какая роскошь! – пару двухлемешных плугов. Да и те – иностранного производства. Вот как при Николае Россея-матушка процветала! Добавлю, в крестьянской стране истоки революции, 100-летие которой мы отмечаем в этом году, были там. И массового партизанского движения. Если Колчак, которому в крае начали мемориальные доски открывать, воевал с мужиком за «единую и неделимую» на деньги западных банков, английский генерал Нокс тут по краю рассекал, координируя «созидательную» политику Колчака, – тоже страдал за судьбу российского мужика, а полковник Окунев со своей лютой зондеркомандой из новониколаевских гимназистов наводил ужас по селам и весям тогдашней нашей Алтайской губернии АТО («Градов» и «Точки» у него не было. Всего остального в его егерских батальонах, включая артиллерию, было в избытке), то за какие такие ваучеры пошел массово в партизанские армии Мамонтова и Третьяка алтайский крестьянин, как бы с «успешного полигона столыпинского эксперимента», который по сравнению с «рассейским» считался зажиточным?
Мемориальная доска адмиралу Колчаку (то ли по принципу «Знай, мол, наших – чем мы хуже Санкт-Петербурга?», где открыли доску Маннергейму, а мы тут – своему «великому полярнику») установлена владельцем местной гостиницы в алтайском райцентре Шипуново.
Интересно помнить, что село Бобровка при Колчаке наполовину было безжалостно сожжено поручиком Лындиным, многие жители его были убиты. А своего родного брата Лындин расстрелял около водокачки у железнодорожного вокзала.
Вот что хотелось бы нам добавить к этому письму.
Но оценку мамаева либерального нашествия на село, в том числе и алтайское, мы разделим.
А что до памятников, то тут в полный рост встает вопрос: только ли деревне нужно их ставить? Нужно ли ставить их порушенным заводам, бесплатной медицине, образованию, оптимизированным школам, больницам, дворцам культуры, раскуроченным вдрызг библиотекам, чьи фонды были свезены без сожаления на картонно-рубероидный завод в Новоалтайске?..
И работа в этом направлении идет полным ходом по расширению списка, кому памятники – плюс к названным выше селам и заводам – еще поставить. Оптимизация – на марше!
У Советской власти же если какой грех и был перед селом, то она его тысячекратно искупила перед народом. И это при том, в каком окружении и среди каких кровопролитных конфликтов в этот неимоверно сложный исторический период она, Родина, жила и развивалась.
А вот чем искупит либеральная власть вину свою перед российской деревней, да и не только перед ней, это еще вопрос.
Стоит на одной из центральных площадей нашего города памятник лапотному, с лукошком, столыпинскому переселенцу.
Его спешно воздвигли несколько лет назад на месте стоявшего здесь, с вытянутой вперед рукой, звавшего нас вперед, к свершениям и героике буден, памятника В.И. Ленину. При всей неоднозначности и в чем-то нелепости нового монумента на площади, носящей имя Октября, он в чем-то, однако, – отдадим должное его создателям – более чем точный символ отношения нынешней либеральной власти к селу.
