2Нас боятся. Боятся давно, необъяснимо, иррационально, на каком-то неведомом подсознательном уровне. Нет, не весь мир. Страны так называемого «золотого миллиарда», ну и еще миллиард примкнувших к ним золотарей.
Корни этого страха уходят в глубину веков, природу страха никто никогда объяснить не пытался, а всё идеологическое обоснование сводилось и до сих пор сводится к выдумкам и мифам, не просто придуманным на пустом месте, но, зачастую, и вопреки объективной реальности.
Россию очень давно обвиняют в природной агрессивности, хотя из всех десятков и сотен войн, в которых ей пришлось участвовать, захватническими с большой натяжкой можно назвать лишь несколько. Другое дело, что в войнах освободительных мы всегда побеждали. Причем побеждали вопреки всем западным представлениям о военной стратегии и тактике.
До сих пор, наверное, настоящие европейские агрессоры недоумевают, как это могло получиться, что в 1812 году крепостные крестьяне (для освобождения которых, по современным версиям, и был предпринят поход армии двунадесяти языков) всего трех российских губерний (Смоленской, Московской и Калужской) перемололи две трети самой подготовленной и опытной армии (еще одну треть перемолола регулярная Российская армия). Как могло получиться, что через сто с небольшим лет все попытки организовать иностранную интервенцию против молодой Советской Республики провалились, так как встретили ожесточенное и тактически грамотно организованное сопротивление со стороны, прежде всего, местного населения? Как в самой тяжелой войне XX века рабочие, крестьяне, интеллигенция, призванные из запаса, наскоро подготовленные и экипированные, смогли в кратчайшие сроки остановить и погнать обратно многомиллионную орду европейских оккупантов (которую уже можно было считать с профессионалами – с учетом их боевого опыта).
Есть цифры и числа, которые историки не очень любят воспроизводить и комментировать. Например, мало кому известно, что из всех регионов СССР самые большие военные потери (количество погибших мобилизованных граждан к общей численности населения) в Великой Отечественной войне понесла самая этнически чистая (не только в России, но, возможно, и во всем мире) область – Вологодская – погибло почти 179 тысяч человек из полутора миллионов населения области, то есть почти 12 процентов (по всей стране – менее пяти процентов). Близкие показатели по потерям у Горьковской (ныне Нижегородской), Архангельской, Костромской, Ярославской областей – регионов, населенных преимущественно русскими, но под оккупацию не попавшими. Так что И.С. Сталин знал, о чем говорил, благодаря русский народ за победу.
О том, где и как сражались те же вологжане, красноречиво свидетельствует и такой факт: на фронте погиб каждый второй из мобилизованных (по стране – каждый четвертый).
Дабы не уязвлять чье-то самолюбие, данные по другим областям и краям приводить не буду. Но, очевидно же, что где-то есть и обратная статистика.
Упорство и самопожертвование, с которым дрались русские люди на фронтах всех войн, рано или поздно деморализовало противника. Наши враги хотели бы воевать как мы, но не могли. Потому и придумывали всякие небылицы – от заградотрядов до звериного азиатского характера.
А на самом деле мы просто по-другому относимся к войне. Если у западного обывателя (в том числе, похоже, и у украинского) при известии о начавшейся войне первой реакцией является мысль «а вдруг пронесет, вдруг меня не коснется», то русские люди реагируют односложно – «куда и когда отправляться?». Эта разница когда-то дала основание для формирования и продвижения мифа о том, что мы все войны выигрываем исключительно числом, а не умением. Но это же не так. У нас всегда было много территории и мало людей. Поэтому жизнь человеческая (даже самая никчемная и бесполезная) ценилась чрезвычайно высоко.
На Западе этой очевидной мысли предпочитают не замечать и плодить страшилки о темном бесчеловечном прошлом нашей страны. В результате самое мягкое (в Европе и не только) царствование XVI века (царя Ивана Васильевича) объявлено царством террора и насилия. Три тысячи жертв внутриполитической борьбы объявлены массовым террором, а царь – полусумасшедшим деспотом. А о сотнях тысяч и миллионах французских, английских, немецких простолюдинов, перебитых в Религиозных войнах, сожженных на кострах и повешенных на площадях, вспоминать почему-то не принято. Как никому в Европе не приходит в голову сопоставить сам факт составления Синодика русским царем с поведением собственных монархов и их отношении к подданным.
Позже, уже в XX веке, самый гуманный и прогрессивный режим управления, установленный большевиками, был назван режимом массового террора. Хотя достаточно просто сравнить – не с режимами Германии, Италии или Испании, но с США того времени. Ведь за время рузвельтовских «реформ» и «оздоровления» американской экономики от голода и лишений народу вымерло больше, чем во всех так называемых «голодоморах» начала 1930-х годов и более всех (не только расстрелянных) жертв политических репрессий. Англия и Франция в метрополиях вели себя достаточно сдержанно (хотя и там уголовные законы были жестче, чем в СССР), но что они творили в колониях! Тем не менее Рузвельт и Черчилль записаны в историю как великие государственные деятели, а И.В. Сталин проходит по разряду кровавых тиранов.
В середине 80-х годов прошлого века вся Западная Европа и большая часть Северной Америки просто заходились в восторге по поводу новых инициатив американского актера-президента – СОИ (или так называемые «звездные войны»). А двумя десятками лет ранее те же страны предпочли не заметить Программу мира («Шесть пунктов Брежнева»), озвученную на XXIII Съезде КПСС. Ну и кто потенциальный агрессор?! Впрочем, Программа мира, вероятно, была проигнорирована еще и потому, что для западного истеблишмента и для западного обывателя такое поведение руководителя сверхдержавы показалось неестественным – ну в самом деле, как может лидер государства объявлять программу, которая прямо угрожает коммерческим интересам ВПК и естественных монополий. И как это может быть, чтобы руководитель какого-либо государства не имел личных шкурных интересов за границей?
Отношение к событиям в Афганистане тоже показательно. Ввод наших войск (которые фактически осуществляли только тыловое обеспечение местного населения) и, по существу, прямая агрессия Англии (в XIX веке) и США в этой же стране «цивилизованными странами» воспринимаются и оцениваются полярно. Им представляется правомерным и объективно необходимым достижение поставленных (как правило, коммерческих) целей на чужой территории любыми средствами, не считаясь с потерями местного населения и полностью игнорируя жизненные потребности этого населения. А то, что кто-то может прийти на чужую территорию исключительно с помощью и добром, буржуазному обывателю непонятно. И это тоже пугает.
Мы бережно относимся к жизни любого человека – пусть даже недавно он воевал на другой стороне. Западные (и доморощенные западно ориентированные) историки сквозь зубы, неохотно признают, что отношение к немецким и прочим военнопленным на территории СССР принципиально отличалось от отношения к русским военнопленным на территории Германии (и, преимущественно, Польши) и к немецким военнопленным в западных зонах оккупации. У нас и работой особо не изнуряли, и кормили лучше. А главное, не издевались – ни персонал лагерей, ни местное население. У них – у немцев, американцев, англичан – унизить поверженного врага считалось и считается чуть ли не обязательным ритуалом, а у нас – проступком или преступлением. Понятно, почему западные страны всеми силами будут противодействовать пониманию простой истины «человеческая жизнь самоценна сама по себе», – если их солдаты будут считать противников такими же людьми (не унтерменшами, не дикими племенами, не тупыми варварами), то они и вовсе воевать не смогут.
Мы не умеем и шумно радоваться смерти врага – визжать и аплодировать при созерцании кадров казни или зверской расправы со свергнутым руководителем чужого государства, либо при виде рушащихся небоскребов. А это уже не просто пугает, это бесит. Каким самоуважением и какой уверенностью в собственном превосходстве надо обладать, чтобы так относиться к врагам?! Они не обладают.
Почему-то никого (не только на Украине, в России, но и во всем мире) не удивил тот факт, что украинские силовики и пограничники укрылись от гибели на территории России, что их там бесплатно накормили, подлечили и отправили на родину (даже дело о незаконном пересечении границы, между прочим, не возбудили). Вероятно, в Киеве, Брюсселе и Вашингтоне и занервничали – ну как, и в их странах начнут так же относиться к врагам союзников по агрессивному блоку. Хотя… представьте себе, что группа ополченцев ДНР или ЛНР сегодня попадет на территорию какой-нибудь страны НАТО…
Довольно часто приходится сталкиваться с обвинениями в том, что русские неспособны к настоящей дружбе, объединению, взаимопомощи и взаимовыручке, в том, что, попадая на Запад, они держатся обособленно (и, как им кажется, высокомерно – не только по отношению к местному населению, но и к своим соотечественникам). И невдомек западному обывателю, что сильные волки в стаи не сбиваются – они могут либо возглавить стаю, а если в этом нет необходимости, то и одиноко (однолюбами) прожить смогут. Русские не просят помощи. Но они всегда готовы ее оказать. Отсутствие же стадного инстинкта позволяет оказывать эту помощь, не увязывая ее с какими-либо встречными обязательствами. Такое поведение тоже может показаться устрашающим – как так отдавать что-то свое, не рассчитывая на взаимные блага от того, кому подарено, от диаспоры, от государства. Если американцы и европейцы научатся делать добро, так как это умеем делать мы, вся система буржуазных ценностей может существенно покоситься.
За примерами далеко ходить не надо. Вот уже несколько месяцев не только по телевидению, но и в реальной жизни тысячи, десятки тысяч примеров такой бескорыстной помощи. Интересно, в какой-либо иной стране мира интернет используется для поиска тех, кто нуждается в помощи (не для благотворительного фонда, взносом в который можно успокоить собственную совесть, а для конкретной помощи конкретному человеку)? В последнее время нет-нет да и раздастся критика такой помощи – дескать, среди беженцев с ЮВУ попадаются совершенно неблагодарные личности, отказывающиеся работать, кобенящиеся при получении гуманитарной помощи, предъявляющие необоснованные и завышенные требования. Наверно, такие персонажи есть. Но хочется верить, что это единичные исключения из общего правила, что речь идет исключительно о людях, не связывающих свое будущее ни с проживанием в России, ни с налаживанием каких-либо связей с ее жителями. Скорее всего, это банальные дезертиры, желающие пересидеть трудные времена, засланные провокаторы или шпионы. Их всех (или почти всех) можно было выявить еще в приграничных районах. Но мы и здесь впереди планеты всей – ведь за все время не было организовано ни одного фильтрационного лагеря. Ну и, разумеется, тот факт, что потенциальных врагов или нахлебников вместо разоблачения и расправы российские власти отправляют вглубь страны (обеспечивая всем необходимым) тоже не может не пугать, – что там русские опять задумали – передавят втихаря или, что еще ужасней, перевербуют? Очевидная для нас истина – любому человеку надо верить до тех пор, пока он не даст оснований ему не верить, – ни официальному Киеву, ни его старшим партнерам и в голову не придет.
На «цивилизованном Западе» боятся того, что мы изменим их взгляды на отношение полов. Что до них наконец-то дойдет, что гомофобия – это естественное состояние здорового организма, что природа придумала мужчину и женщину не для удовлетворения похоти одними и обогащения на этом удовлетворении других, а для того, чтобы рождались высокие чувства, чтобы накрывало вдохновение, позволяющее создавать лучшие произведения литературы, искусства, архитектуры и совершать трудовые подвиги. В таких отношениях нет места проституции, адюльтеру, геронтофилии, а педофилия и вовсе преступна, и, значит, любое проявление таких отклонений является постыдным, грязным, его скрывать надо, а не делать предметом широкого общественного обсуждения (в том числе и в присутствии детей).
Когда-то, сразу после Великой Отечественной войны, в Западной Европе и США получила распространение страшилка про два миллиона немок, изнасилованных русскими варварами. Для нас очевидно, что цифра необычайно завышена. Хотя бы потому, что подобные проступки считались воинскими преступлениями, и если бы все эти случаи были зафиксированы, воинский контингент в Европе был бы почти ополовинен. Куда существенней, по моему мнению, другое. Масштаб и размах подобных преступлений на территориях, оккупированных объединенными войсками европейских агрессоров, был значительно, на порядок выше. Сопоставимыми, по-видимому, были и преступления, совершенные военнослужащими стран-союзников – как в оккупированных районах Германии, так и в освобожденных областях Франции, Бельгии и прочих стран. Но об этом на Западе предпочитают не вспоминать. И вовсе не потому, что скрывают. Они просто считают такое поведение своих солдат на оккупированных территориях естественным, так сказать, обычаем войны. А у нас это всегда считалось воинским преступлением, за которое можно было поплатиться не только свободой, но и жизнью.
Французские, бельгийские, голландские особи мужского пола (назвать их мужчинами язык не поворачивается), не сумевшие оградить своих женщин от посягательств и насилия со стороны немецких оккупантов, сразу после освобождения на этих же женщинах и отыгрались – стригли, раздевали, возили и водили по улицам, всячески оскорбляли. А у нас немецкую овчарку в восточно-европейскую переименовали…
В конце 1944 – начале 1945 года большие массы населения восточных областей Германии (да и Венгрии, и некоторых иных стран, попадавших в зону оккупации СССР) потянулись на запад. Здесь не только геббельсовская пропаганда свою роль сыграла. Это потом «мирные бюргеры» и домохозяйки на различных процессах делали круглые глаза, имитируя возмущение преступлениями нацизма, о которых они и не догадывались. Всё они знали! Потому и бежали, что боялись адекватного возмездия. А входящие в немецкие и венгерские города русские варвары выкатывали на площади полевые кухни, кормили всех голодных, рискуя собственными жизнями, обезвреживали мины и фугасы, восстанавливали инженерные коммуникации и налаживали снабжение. Никого не унижали, не убивали ради забавы, не угоняли на принудительные работы в свою страну. И от этого становилось еще страшнее – поведение «оккупантов и агрессоров» не укладывалось в мировосприятие среднего европейца и потому казалось прямой и явной угрозой для всего существования европейских цивилизаций.
Еще они боятся, что мы отучим их лицемерить, доведем до сознания, что смех без причины – признак сами знаете чего, а натянутая с утра дежурная улыбка интеллекта лицу не добавляет и встречных должна только настораживать. В буржуазном обществе быть нелицемерным трудно, а добиться успехов и вовсе невозможно. А у нас, в России, несмотря на четвертьвековую обработку, большинство населения лицемерить так и не научилось. Может быть, поэтому и с капитализмом у нас ничего не получается (что почему-то не огорчает).
Справедливости ради необходимо отметить, что успехи в продвижении русского образа жизни, русского менталитета на Запад особых успехов не имеют. Возможно, все дело в том, что развязанная «ими» холодная война была направлена (и направлена до сих пор) на создание надежных препятствий для проникновения наших ценностей, нашей морали.
Здесь Запад преуспел, и это следует признать. Российские эмигранты (изначально выехавшие «просто заработать») в кратчайшие сроки надлежащим образом обрабатываются и начинают нести на свою бывшую Родину такую ахинею, что и туземцы (в смысле коренные местные жители) иногда отшатываются. Впрочем, с этими людьми все логично – отрезанный ломоть быстро черствеет и плесневеет.
То, что представителей нашей внутренней либеральной тусовки (называть ее оппозицией, наверно, нельзя, так как им позволено все, что не позволено оппозиции настоящей и неоппозиции вовсе, – вплоть до нарушений административного и уголовного законодательства по части клеветы, оскорблений, разжигания ненависти и призывов к свержению конституционного строя) также никак не получается обратить лицом к русской традиции и русской культуре, – тоже, наверно, объяснимо. Эти люди свое будущее с нашей страной не связывают и уже сегодня готовы охотно черстветь и плесневеть.
Кому-то сказанное выше может показаться разжиганием какой-то розни, описанием превосходства одной нации над всеми другими. Но это не так. Все те естественные для нас достоинства на том же Западе могут оцениваться и расцениваться совершенно по-иному. Наше благородство и великодушие они принимают за слабость, наше желание большой и чистой любви – как неуверенность в себе и закомплексованность, а бескорыстие – как совершенная неприспособленность к ведению бизнеса.
Да и не одни мы такие. В мире есть много народов и стран самодостаточных, с собственной гордостью и состоявшейся цивилизацией – Китай, Индия, Белоруссия, Сербия, Куба, Венесуэла, и др. – стран, которые живут своим умом, с нами не враждуют, санкций не вводят и в русофобстве не упражняются.
Но боятся почему-то только нас…
И все-таки, все-таки… До тех пор, пока наше умение и готовность делать добро, наше умение любить и ненавидеть, наше особое отношение к врагам подавляют волю и путают мысли идеологических противников, русская цивилизация жива, а человечество не обречено на вырождение и вымирание, ибо страх проходит, а доброта – вечна...
